ХОСПИС. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПРЕИСПОДНЮЮ!

Но не только плавание повлияло на характер Морозова. На первом курсе юридического он вдруг серьёзно увлёкся боксом. И раньше спарринговал с дедом и отцом, но, как говорится, по праздникам и ради развлечения. А тут вдруг бокс стал для него чем-то вроде неизлечимой болезни. Его не пугал ни сломанный нос, ни сотрясение мозга. Им руководило страстное желание победить. И победить нокаутом! Абсолютная победа!!! А это было возможно лишь тогда, когда он выхватит секунду расслабление противника, а иначе бей – не бей, противник будет как ванька-встанька. Секунда. Только одна секунда!!! И «выискивание» этого мгновения превратило Морозова в зоркого и на редкость внимательного бойца с молниеносной реакцией, жестокого, хладнокровного, умеющего разглядеть «ахиллесову пяту» у самого непрошибаемого бойца и безжалостно ударить по ней!

В быту это оборачивалось подлостью с его стороны. Он обижал жену. Раньше не задумывался, помнил только о своих обидах. А после развода как очнулся. Что делал с ней? Несчастненькой её, конечно, не назовёшь. Эффектная, та ещё антилопа, есть, где глазу отдохнуть. Беда, что непокладистая, скандальная.

Она ревновала Морозова к каждому столбу, почище, чем Отелло, закатывала сцены, и, чтобы унять её пыл, он, бывало, бросал: «Бюстгалтер постирай, а то уже серые бретельки. А потом будешь поносить моих шлюх!» «Что?» - восклицала ошеломлённая жена и оскорбленно шла в ванную рыдать. А он, успокоившийся, без лишней нервотрёпки включал телевизор и бездумно переключал каналы. Уже после всего, после госпиталя… Или нет, ещё в госпитале, когда он всерьёз подумал о хосписе, ему вдруг стало нестерпимо стыдно перед женой. Кто он? Слабовольный паскудник! Нельзя было так. Уступить следовало. Она же женщина, слабее. Орёт? Так он вымотал ей нервы своими бесконечными интрижками на стороне. С работы приходил весь пропахший духами. Что она ещё должна была думать? Разве это не унижение для женщины, когда твой мужик с другими у тебя на глазах зажигает? Нет уж, женился – будь добр, живи, как и подобает женатому человеку. Но теперь всё в прошлом, и ничего не вернуть.

Морозов страшно завидовал Юрке Шабалину, когда тот рассказывал, как его мальчишки хулиганили полночи, кидались подушками и не давали спать. Он мечтал, чтобы и ему не давали спать вот такие же мальчишки, и подушками ещё кидались. «У Юрки не жизнь, а малина!» - частенько думал Морозов и кидал иногда в Мурзика своей подушкой, пока тот, принимая правила игры, не выпотрошил однажды всё подушкино перо.

… Морозов выложил пельмени в огромное блюдо и стал на них дуть. Неожиданно его разобрал смех, как прикольно он сейчас выглядит: полуголый мужик в исподнем дует на тарелку. Тогда Морозов махнул рукой и пошёл в прихожую.

- Мур, давай сам! – извиняясь, сказал он псу и махом выложил в его миску половину порции из блюда. – Ты у меня всё можешь. Горячо! Подожди! Не обожгись. Большой уже.

Мурзик опять залаял и ещё сильнее завилял хвостом. Он действительно был из тех собак, которые «умели ждать, как никто другой» рядом с миской горячих пельменей.

Морозов, раздетый, улёгся на диван, и защёлкал пультом, переключая каналы. Проснулся часа в четыре утра, когда Мурзик лизал ему лицо.

- Что так поздно разбудил? – недовольно буркнул Морозов, выключил телевизор и , повернувшись на распоротый бок, вновь провалился в сон.

7

«ХОСПИС»

7

- У нас пополнение, прошу любить и жаловать!

Анастасия торжественно распахнула парадные двери гостиной, и на пороге показалась новенькая. Это была согбенная старушка, похожая на гномика, хрупкая, почти прозрачная. Её вели под руки две большие, грузные бабушки в бриджах.

Утренняя трапеза ещё не закончилась, поэтому и персонал, и постояльцы чаёвничали за столом. Они с любопытством уставились на гостей.

- Люция Ивановна Кара-Мурза-Аранды, - отчеканила Анастасия.

Лена с Шурой переглянулись и прыснули. Повар Зарина, закрыв рот рукой, убежала на кухню. Мария никак не отреагировала. Она так устала за вчерашний вечер, да ещё ночью не сумела нормально поспать, так, слегка подремала на кровати рядом с Людой-неходячей. (Своей комнаты у персонала не было (им выделили только гардеробную для вещей), и они спали, где придётся, в основном на диване в гостиной во время дежурства или на свободных кроватях, которых в недавно открывшемся хосписе было немало). Люда ночью страшно хрипела, и Мария, просыпаясь, подходила к ней, проверяя всё ли в порядке.

Сейчас Мария безучастно сидела за столом и ей абсолютно не казалось смешным и нелепым сочетание «Люция Ивановна» и уж совсем вычурное «Кара-Мурзы-Аранды». Она и не такое видала.

Весь вид Люции вещал: «Я живая история. Видела царя, видела Ленина». Великая долгожительница. В том, что её привезли сюда умирать, не было никакого сомнения, настолько ветхой и немощной она казалась. Сколько ей? Сто? Сто пятьдесят? А, может, двести?

- Девяносто семь, - восхищённо шепнула Анастасия.

«Всего-то? Но я тоже выгляжу старше», - подумала Мария и пригорюнилась.