Хождение по водам

– Когда б мы досмотрели до конца
Наш мир до самой сокровенной точки,
Тогда бы переполнились сердца
И мы б не спали гефсиманской ночью.
Когда б не отвлекло нас ничего
От нашей сути божеской, глубинной,
Когда б мы не оставили Его,
То и Господь Его бы не покинул.

Воцарилось молчание. И вот снова:

– Когда б мы досмотрели до конца
Один лишь миг всей пристальностью взгляда,
То нам другого было бы не надо
И свет вовек бы не сошёл с лица.
Когда б в один лишь уголок земли
Вгляделись мы до сущности небесной,
То мёртвые сумели бы воскреснуть,
А мы б совсем не умирать могли.
И дух собраться до конца готов.
Вот – вот… сейчас…

Сейчас что-то произойдёт. Сейчас, сейчас будет что – то такое!.. Сиянье стало почти нестерпимым. Оно раскрывало сердце. Кажется, сердце само просияло, и Том вдруг почувствовал, что ничего, ничего, ничего не страшно, что олень будет жить всегда, что ему ничего не грозит.

И наступил покой. Великий. Совершенный. Том огляделся. Олень стоял прекрасный, целёхонький, и никакого охотника не было.

– Мне не от кого его защищать, – сказал он Ей, своей Девочке, которая была и очень далеко, и тут же, на конце луча.

Она улыбнулась.

– Охотник был и есть. Вот он спрятался в кустах, ружьё его выпало. Но ты ничего не видел и не слышал. Ты смотрел на оленя так, что просиял вместе с ним. Ты знаешь, что я слышала от многих других, пытавшихся защитить оленя?

– Что?

– Что в тот последний момент, самый последний, они чего-то пугались и отвлекались. Один из них как-то сказал мне:

– И дух собраться до конца готов.
Вот-вот, сейчас… Но нам до откровенья
Не достаёт последнего мгновенья –
И громоздится череда веков.

Да, Том, череда веков, где люди убивали и убивают друг друга и красоту, без которой жить нельзя. А ты… ты, может быть, время остановил; на миг, но остановил. И – олень остался цел, охотник стал человеком, а ты, мой милый, стал загадкой, как и сама красота.

– Загадкой? Я?!

– Да, Том. Теперь тебе надо разгадать свою загадку, чтобы мог продлиться миг. Миг, в который охотники цепенеют. Это надо, чтобы защитить Младенца.

– Но… что я теперь должен делать? Я не знаю.

– А я что-то знаю.

А я что-то знаю.

А я что-то знаю.

Знаю и пою…

– Помпончик!

Да, перед Томом стоял Помпончик. Этот милый, милый человечек в зелёной шапочке с белым помпончиком. Человечек улыбался одними глазами, в которых затаилась добрая лукавинка. Лицо неподвижное, а глаза смеются, и от этого смеха чуть вздрагивает белый помпончик на зелёной шапочке.

– Помпончик!

– Да, Том, это я.

– Так, может, ты поможешь мне разгадать мою загадку? Ты ведь что-то знаешь, а я – ничего.

– Нет, Том. Загадку свою каждый должен разгадывать сам. А вот, где тебе сейчас надо оказаться, это я точно знаю. Да не на меня смотри, а вон куда…

Том поглядел туда, куда указывал Помпончик, и увидел дрожащий огонь. Костёр! Костёр гномов.

Костёр горит. Четыре гнома. И тишина. Но какая! Том оглянулся. Помпончика было не видно. Только след в душе от него остался – улыбка в темноте. Добрая, добрая и чуточку лукавая. От неё становится на душе спокойно и ласково. А у костра покой. Такой глубокий, такой могучий, что, кажется, всякая тревога утонет в нём. Сейчас, сейчас будет слышен звон со звезды. Так и есть.

И первый гном отвечает:

– Не сбросить тяжкого креста.
День полон муки ежечасной.
Но почему-то красота
С отчаянием не согласна.
Как только сяду у окна
И встречу взгляд Её бескрайний,
Почувствую: хранит Она
Не ведомую горю тайну.

И ещё звон. И голос второго:

– Сегодня небо в белой пене.
Даль мягким светом залита.
Мой Бог безмолвный совершенен –
Так говорит мне красота.
Та красота, в которой нету
Кричащих, суетных красот.
Та, что вещает лишь об этом,
На самом деле мир спасёт.

И вот, третий: