Хождение под мухой

– Ложек девять, – оповестил Кирюшка, – все перерыл, даже в ванную сбегал.

– В ванную зачем? – удивился майор.

– А Лампа там часто посуду бросает, – наябедничала Лизавета, – кофе попьет, чашку на стиральную машину поставит и унесется!

Я с возмущением фыркнула и отвернулась к стене. Ну вот! Опять Лампа виновата!

– Собирайтесь, – велел майор.

Через пятнадцать минут бледный Лева, одетый в брюки и пуловер Костина, майор, Сережка, Кирюшка, Лизавета и Капа, забывшая снять наколенники, отправились во двор. Я осталась дома. Сопровождающих и без меня хватает, им придется ехать цугом на двух машинах.

Чтобы хоть немного отвлечься от тяжелых раздумий о врачах, способных на все за деньги, я включила радио и, слушая песни, принялась мыть посуду. Под руку постоянно попадались чайные ложечки, и я их машинально пересчитала.

– Раз, два, три… десять!

Не может быть. Глаза уставились на столовые приборы, и я еще раз, очень тщательно пересчитала их. Десять!

С воплем:

– Погодите, – я вылетела на лоджию и увидела, как «Жигули» майора исчезают за поворотом.

Пришлось возвращаться на кухню и разглядывать ложечки, шесть с загогулинками на ручке, четыре с орнаментом. Поразмыслив пять минут, я приняла единственно правильное решение, швырнула ложки в мойку и пошла спать. Представляю, какими обозленными явятся домашние назад, пусть уж лучше сами вновь пересчитывают ложки, а то ведь заорут хором:

– Все из-за тебя, Лампа!

ГЛАВА 16

К доктору Альберту Константиновичу Бобрину я прибыла ровно в одиннадцать. Но встать мне сегодня пришлось в шесть утра. До визита к врачу пришлось ехать в Лианозово к Светлане Михайловне и брать у нее историю болезни Славы.

Бобрин принял «клиентку» радушно, быстро пролистал пухлый томик, раздувшийся от бланков анализов, и мягким, чарующим голосом сообщил:

– Очень правильно, что хотите помочь сыну.

– Мужу, – на всякий случай поправила я его.

Альберт Константинович глянул на год рождения, потом покосился на меня, я уже хотела сказать коронную фразу Капы. «Покажите закон, в котором сказано, что дама моих лет не имеет права сбегать в загс с двадцатипятилетним парнем», – но врач ласково поправился:

– Ну да, мужу. Положение у него серьезное, я даже скажу, крайне серьезное, хорошо бы нам сделать операцию на следующей неделе.

– Но нужна донорская почка.

– Естественно.

– Вы найдете ее за такой короткий срок?

– Голубушка, – расцвел в улыбке Бобрин, – вы только заплатите пятнадцать тысяч, остальное – наше дело.

– Но я не хочу, чтобы Славе пришили бог знает что! – Это невозможно.

– Еще подсунете гнилушку, которая никому не подошла!

В глазах Альберта Константиновича мелькнул злой огонек, но, очевидно, мысль о пятнадцати тысячах «зеленых» лучше любой валерьянки сдерживает гнев, потому что хирург мило ответил:

– Понимаю вашу тревогу, но все будет в лучшем виде.

– Где же вы возьмете орган?

– Ну это вам знать ни к чему, имя донора мы не сообщаем.

– Да?

– Таковы правила.

– Я заплачу деньги только в одном случае, если собственными глазами увижу больницу и сумею убедиться в том, что она оборудована как следует.

– Хорошо, – ответил Альберт Константинович и взял телефон.

Спустя пять минут в руках у меня была заветная бумажка.

– Клиника за Красногорском, – напутствовал меня Бобрин, – в лесу, райское местечко. Вам нужен инфекционный корпус.

– Что?!

– Не пугайтесь, – улыбнулся врач, – нам ни к чему лишние свидетели, поэтому на дверях вы увидите всякие странные таблички, шагайте смело, это камуфляж. Обратитесь к Рыбаковой Алле Станиславовне, она вас ждет. Посмотрите все, потом привезете мне денежки – и с богом.

Я села в «Жигули» и покатила в больницу. Милый, улыбчивый Альберт Константинович не обманул. Место, где предлагали соперировать Славу, выглядело словно элитный дом отдыха. Несколько двухэтажных корпусов, стоящих на значительном удалении друг от друга. Наверное, летом тут и впрямь райское местечко, когда вот эти большие деревья покрываются зеленью, воздух наполняет свежесть.

Территория была окружена забором, и охранник не впустил мою машину. Я бросила «Жигули» возле автобусной остановки и принялась изучать указатели «Хирургия», «Гинекология», «Терапия», а вот то, что нужно.

Дорога вилась между сугробами. Тут и там виднелись чистенькие лавочки, то ли здесь отлично работал дворник, то ли больные вытирали места для сидения сами. Внезапно дорога закончилась, впереди вилась узкая тропка. Я шла и шла, минут через десять в голову закралась мысль: может, перепутала дорожки? Но именно в эту минуту деревья внезапно расступились, и прямо передо мной возникло плоское, одноэтажное здание, украшенное табличкой: «Инфекционное отделение, вход строго по пропускам». Железная дверь оказалась запертой, я позвонила. В глазке мелькнула тень, а из динамика донесся каркающий голос:

– Вы к кому?

– К Рыбаковой Алле Станиславовне.

Дверь лязгнула, я юркнула в приоткрывшуюся щель. Девушка лет двадцати, черноволосая и кареглазая, весьма сухо велела:

– Куртку вешайте на крючок, обувь снимайте.

– А где номерок?

– Оставляйте так, у нас не крадут, – резко ответила медсестра и сунула мне пакет, – одевайте.