– Ты гранд, а гранды не колдуют. Зачем им колдовать, у них и так все есть, жизнь спокойная, сытая. А когда спать голодным идешь, детей одеть не во что, поневоле к нечистой силе обратишься. Хоть и не пристало католику так себя вести, да нужда заставляет.
– И помогает эта самая сила?
– Кому как. Есть такие, которым очень даже.
– Расскажи мне про ту деревню, – попросил Сантьяго. – Нашу служанку в летнем имении сожгли по ложному обвинению в колдовстве. Ее тоже звали Росендой.
– Да, в Андалузии народ бешеный. Безжалостный, злобный, беспощадный народ. Не то что у нас в Мурсии. Меня бы в твоем любимом краю давно на костер потащили.
– Так расскажешь?
– Делать мне больше нечего, – махнула рукой Росенда. – Иди спать, гранд. Выпей еще кружку вина и ложись. А завтра, если лучше себя почувствуешь, может, и расщедрюсь.
Сантьяго молча подчинился. Встав из-за стола, он снова зашатался то ли от усталости, то ли от вина. Знахарка довела его до лежанки, он благодарно провел рукой по ее волосам, свалился на постель и заснул непроницаемым сном выздоравливающего.
На следующий день ему ощутимо полегчало, день выдался погожим, Росенда вытащила скамейку во двор, и они уселись, опершись спинами о нагретую солнцем деревянную стену дома.
Стояло теплое летнее утро, начинался один из тех редких прозрачнейших дней, когда небо спозаранку становится волшебно-лучезарным и остается таким до самого вечера. Воздух, настоянный на густых запахах бурьяна и прибрежных водорослей, был тих и недвижим. Сизый дымок столбиком поднимался над трубой неказистого домика колдуньи. Легкий утренний туман висел над забором, точно кружевная занавеска.
– Ты обещала, если мне станет лучше… – начал было Сантьяго, но Росенда быстро приложила палец к губам.
– Лучше молчи, не то черти услышат и вмешаются.
– Какие еще черти?
Она не ответила, лишь укоризненно покачала головой.
– Ладно, черти так черти, не будем их дразнить. Но я услышу твой рассказ про андалузскую деревню?
И Росенда честно исполнила свое обещание.
– Несколько лет назад в эту деревню перебралась мосарабка из Кордовы. В Андалузии мосарабов[5]
найдешь в любом углу, они-то и тащат эту заразу.– Какую заразу? – уточнил Сантьяго.
– Колдовство. Настоящему католику откуда про него знать? В молитвеннике про него ничего не сказано, и в Библии тоже. От мавров все это просачивается, через мосарабов. А в Андалузии их видимо-невидимо.
Я эту подлюку один раз видела. Иду с выгона, а она у забора своего стоит, что-то в руке держит и мне показывает. А улыбается сладко-сладко, хоть к ране прикладывай. Я еще подумала, чем я у нее такую ласку заслужила? Ну и я ей в ответ улыбаюсь, дура набитая. Ближе подхожу – Пресвятая Дева! – она гадюку держит. Настоящую рогатую гадюку, одной рукой за хвост, а второй по головке поглаживает, точно кошку. У меня аж волосы от ужаса поднялись, полетела домой без оглядки. Она потом меня долго еще мучила!
– Мучила? – вопросительно поднял брови Сантьяго.
– Еще как! Покоя от нее никакого не было. Она и лягушкой делалась, и мышом, и крысой, и кошкой. Приходила к моему дому и мяукала под окнами. Заядлая, приставучая, сколько слез я из-за нее пролила!
Сантьяго оторопело посмотрел на Росенду.
– Ты не путаешь? Как человек может в мышь превращаться?
– Человек не может, а колдун – запросто. И не только в животных, в насекомых тоже. Я к падре за советом пошла, был в деревне храм небольшой, и падре немолодой уже, но очень бодрый, резвенький такой падре, шустрый… В общем, положил он мне молитвы разные читать в строгом порядке. Уверил – как рукой снимет. Ну, что падре велел, я то и делала. Только без толку.
И вот ведь напасть какая началась: лишь я за молитвы, как они мне мешать принимаются – и пчелы летят, и мухи черные какие-то, и птицы в окно стучать начинают. Стоит мне четки взять – они тут как тут! Ведьма эта проклятая насекомых и птиц на меня напускала.
– Росенда, да почему ты думаешь, будто ведьма их посылала? Может, у тебя в доме мед где пролился или что другое?
Если бы не рассказы Пепиты и Марии-Хуаны, он бы решил, что Росенда сумасшедшая. Но сестры Сидония все его детство без конца рассказывали похожие истории, и Сантьяго привык к ним. Разница заключалась лишь в том, что у сестер речь всегда шла про незнакомого человека, Росенда же рассказывала про себя, и вот это было удивительным.
«Кроме того, – думал Сантьяго, разглядывая миленькое личико ведьмы, – если падре Бартоломео свято верил, будто человек с отрубленной головой в состоянии пройти своими собственными ногами из часовни в подвал, а потом бесследно исчезнуть, живым войдя во врата рая, почему деревенская колдунья не может наслать за свою противницу мух или пчел?»
– Да что же я, не знала, что она колдунья?! – вскричала Росенда. – Всякое до того происходило, я и думать не думала, не предполагала, а сердце уже знало.
– Ну, так ты точно ведьма, – усмехнулся Сантьяго.
– Кто же отрицает? – подхватила Росенда. – Знаю, место мое на костре, раньше или позже там окажусь. Вот если тебя сейчас вылечу, пламя хоть ненадолго, да отведу.