Хождение в Кадис

Они снова улыбнулись друг другу, и была в этой одновременной улыбке доселе не испытанная Сантьяго близость. Особая, долгожданная, трепетная близость с женщиной, от которой захолонуло сердце и горячий комок подкатил к горлу.

Сантьяго пожал плечами.

– Не знаю, что тебе сказать, Росенда. Может, просто случайно совпало.

– Случайно! – фыркнула она. – Вечерами, бывало, пройдет такая колдуняка мимо моего дома, а у меня сразу в ушах шум, будто утка ухает – у-у-у! А Долорес так та просто перед моим крыльцом в лягушку обращалась, прямо на глазах моих, запугать, видно, решила. Когда я садилась вечером у окна отдохнуть, она сразу и заявлялась. Вот представь, я одна, в доме пусто, день на исходе, перебираю четки, о святом думаю или просто о прошедшем, чего успела, чего не успела. И тут колдуняка эта, зыркнет, убедится, что вижу, а потом на меня точно затмение какое находит, все меркнет, и шум в ушах, будто кто молотом по наковальне поддает – бум-бум-бум. А как отпустит – Царица Небесная, – вместо колдуняки лягушка зеленая сидит перед крыльцом и глаза свои бесстыжие на меня пялит.

– Ты засыпала, наверное, Росенда, во сне и виделось всякое.

– Да уж, во сне! Я такого страху в той деревне натерпелась, до конца дней не забуду. Падре из другой деревни пригласила, дом освятить, чтобы отвадить от себя эту нечисть. Нашему, после того как он руки распустил, уже не верила.

Пришел он, кресты на стенах нарисовал, попел молитвы, свечи зажег. И легче на какое-то время стало.

– Не сдавайся ни за что, – падре наказал, – не иди к ним, за это душе вечно в огне адском гореть.

Требовал имена назвать, кто приглашал, да я не раскрыла, не хотела, чтоб из-за меня человека на костер потащили.

И предупредил он:

– Два дня ни у кого ничего не бери и сама никому не давай.

А я до той поры жила открыто, к соседкам без стеснения забегала, если что в доме кончилось, и они ко мне хаживали. Долорес особенно частым гостем была, то у нее соль вышла, то хлеб подсох, то нож поломался – в день сто причин. Я все давала, никому не отказывала, а уж ей-то тем более. Если добрая католичка просит, как не дать? Вот же дура наивная!

Росенда с раздражением хлопнула себя по щеке, и та немедленно раскраснелась. Сантьяго нежно провел по ней указательным пальцем. Кожа была упругой и гладкой, женщина не отпрянула, а лишь ласково улыбнулась и, накрыв своей ладонью пальцы Сантьяго, чуть сжала в знак благодарности. От этого знака внимания сердце Сантьяго неистово заколотилось.

– Не успел падре порог переступить, – продолжила Росенда, – как эта тут как тут и голоском таким елейным через дверь говорит:

– Открой, соседушка, это я, Долорес. Принесла свежие фланы, полакомься печеньем.

Я дверь не отпираю, говорю ей:

– Спасибо, дорогая, у меня изжога, сладкого в рот не беру.

Ушла змеюка, но что ты думаешь, Сантьяго, не успела я воду вскипятить, снова стук в дверь.

– Это я – Долорес. Вот свежий козий сыр, только что пастух принес. Покушай, Росендушка, от изжоги помогает!

Вот тогда я сообразила, кого падре имел в виду. Ей во что бы то ни стало требовалось ко мне в дом колдовство внести, чтобы освящение отменить. И тут у меня в голове точно фонарик зажегся, вспомнила я всю историю наших с ней отношений и поняла, кто на меня порчу насылал.

Росенда заглянула Сантьяго в глаза, и он увидел то, в чем невозможно ошибиться. Ноги его внезапно ослабели: если бы он стоял, то, скорее всего, свалился бы на землю. Росенда, хорошо понимая, что творится в душе юноши, с трудом сдержала лукавую улыбку и продолжила рассказ.

– Нет, – через дверь ей отвечаю, – сегодня я пощусь. Ничего не нужно.

– Так завтра отведаешь, – продолжает она тем же елейным голоском. Благостная, точно святая на исповеди. Дрянь, колдуняка, ведьма!

Я от двери отошла, внимания не обращаю, а она знай себе стучит, не унимается. Утомилась наконец, ушла, только после полудня слышу, снова в дверь наподдают. Кто же это, думаю, может быть, дело какое у людей, не все ведь колдуняке тут шастать? Ладно, к двери подошла, не отперла, только спросила, кто там.

– Росендушка, – говорит она благочестивым тоном, словно к падре пришла на причастие, – у меня для тебя подарок – новая Библия. Пусти Иисуса в свой дом.

Ах ты, думаю, тварь, ничего святого за душой не осталось! Да и откуда душе у нее взяться, давно черту продана! Ох не зря святые отцы инквизиторы вас на кострах жгут. Ох не зря!

Рассердилась я сильно и отвечаю ей уже без вежливости, со всей прямотой:

– Иисус пусть заходит, а ты убирайся, колдуняка чертова.

Ее как ветром с крыльца моего сдуло, вижу через окошко: к дому своему поспешает, поняла, гадина, что раскусили ее.

Недели две спокойно прошли, перестали они меня мучить, а однажды иду вечером, уж не помню, откуда домой возвращаюсь, вижу – ко мне через бурьян ползет. И не скажешь кто, вроде руки человеческой, по локоть обрубленной, черная вся, пальцы растопырила, а сама змеей извивается и ко мне, ко мне. О Боже, как я кинулась домой, засовы задвинула, на двери крест мелом нарисовала и к окошку, стою, молитвы читаю, тря-я-ясусь!