Хождение в Кадис

– Отлично, – подвел итоги Сантьяго. – Вы действительно умеете держать мушкеты в руках. Надеюсь, скоро распогодится, мы продолжим стрельбы, и я увижу, на что вы действительно способны.

Шли Гибралтарским проливом, начинающий штормить океан слал в спину «Гвипуско» длинные волны. На парусах взяли рифы, но каравелла все равно неслась стрелой. Волны швыряли ее из стороны в сторону, сбивая с курса. На палубу летели брызги и пена, ветер ревел все сильнее и сильнее. Сантьяго, хватаясь за поручни, отправился к капитану. Тот с невозмутимым видом стоял на полуюте с рупором в руках.

– Что, первый раз в шторме? – крикнул он, когда Сантьяго приблизился. Тот кивнул.

– Это волнение – игрушка для «Гвипуско»! – продолжал кричать капитан. – Зато с его помощью мы пулей промчимся мимо эмирата. Наберитесь терпения, до вечера море не стихнет. Идите к себе в каюту, там безопасней всего, не дай Бог волной смоет, что я потом скажу вашему отцу?!

Луис улыбнулся и подмигнул Сантьяго, и от его улыбки у юноши потеплело на сердце. Честно говоря, он боялся, и боялся сильно. Ему еще не доводилось оказываться на корабле такую погоду. Ветер уже не выл, а ревел, словно раненый зверь, каравелла шла бакштагом, то и дело уваливаясь под ветер в фордевинд и до самого бушприта уходя носом в зеленую мутную воду.

Сантьяго забился в свою каюту, сел возле круглого окна, выходящего на корму и закрытого толстым стеклом. Зрелище было ужасное, корму безостановочно мотало, задирая вверх, и тогда в окне возникали рваные тучи, или бросая вниз, к бешено пенящейся воде. Крепко держась за прикрепленный к полу стол, Сантьяго повторял проповеди падре Бартоломео и молил доброго Бога о спасении «Гвипуско».

Картины одна мрачнее другой сами собой возникали в его воображении. Ему представлялось, как от ударов волн каравелла разваливается на части, он, Сантьяго, выскакивает из каюты и видит прямо перед собой бушующую пучину. Нет ни палубы, ни мачт, ни бортов – обломок кормы стоит торчком и быстро погружается в море. Быстрее, вон там из волны показался обломок мачты, Сантьяго бросается в волны, плывет к мачте, цепляется за свисающий канат и крепко обхватывает руками дерево.

Верхняя одежда мешает плыть, надо заранее от нее избавиться. Сантьяго сбросил на пол собреропу, но, повинуясь привитой в училище привычке содержать свою комнату в идеальном порядке, тут же поднялся на ноги и повесил плащ на крючок.

Перемещаться по каюте можно было с большим трудом, качало немилосердно, и пока Сантьяго снова оказался на пришпиленной к полу скамье возле окна, его успело два раза крепко приложить о стол. Потирая ушибленные места, он истово шептал молитвы – в таком положении оставалось надеяться только на Бога. Он, милосердный, послал на «Гвипуско» эту бурю, и в Его же власти оставить корабль целым или развалить на части.

Образ Святой Девы висел над столом, рядом с металлическим зеркалом, в которое подобает глядеться только во время бритья. Негоже офицеру крутиться перед зеркалом, подобно легкомысленной вертихвостке. И пусть пока он еще не офицер королевского флота, но в его подчинении уже находится двадцать солдат, и все, чему его так беспощадно учили в Навигацком, должно быть выполнено самым лучшим образом!

Сантьяго привстал, чтобы приложиться к образу, но, наткнувшись на свой собственный взгляд в зеркале, от неожиданности плюхнулся обратно. Он уже видел такой взгляд и даже точно помнил, где и когда. Шторм и каюта чуть отодвинулись, и перед его мысленным взором встала картина недавнего прошлого.

В тот злополучный день он вместе с десятком кадетов и дежурным офицером совершал кавалерийскую прогулку. Ничего особенного, рядовые упражнения. Офицеру королевских войск подобало сидеть в седле, точно в мягком кресле, поэтому два раза в неделю кадеты полдня гарцевали вдоль берега, пересекая бесконечные пустые поля. Офицер то пускался в галоп, то переводил своего коня на быструю рысь. Иногда на полном скаку перепрыгивали через низкие каменные изгороди, огораживающие делянки, а то, не останавливая лошадь, нагибались почти до земли, подхватывая оброненный офицером плащ или флягу.

Дорогу кавалькаде пересек заяц. Чудом вывернувшись из-под копыт первой лошади, он понесся прочь, смешно подрагивая длинными ушами. Один из курсантов, внезапно одержимый непонятно откуда взявшимся ухарством, погнался за грызуном. Урожай был снят, и на поле, покрытом желтой, выгоревшей на солнце стерней, серый зверек выделялся отчетливо. Шансов на спасение у него не было никаких, курсант уже вытянул руку с плетью, чтобы прибить ею зайца, как вдруг передние ноги лошади провалились в нору, вырытую сусликом или хомяком, и через мгновение она вместе со всадником очутилась на земле.

Курсант быстро пришел в себя, стараясь не кривиться, поднялся на ноги и наткнулся взглядом на огромные, переполненные слезами глаза лошади. Обе ее передние ноги были сломаны, белые кости торчали наружу, особенно белые на фоне красной лужи, медленно расползавшейся по стерне.