Хождение в Москву

На помощь голубой каске бросается дюжий парень, и вдвоем они закрывают дверь. В небесного цвета каске - девушка, у нее голубые глаза.

В руках лаборантки Елены Сивачевой два термометра: один - для погоды, другой - для бетона. Так же, как пробу погоды, берут пробу бетона. Его прочность внизу башни уже достигла проектной марки - "400".

Дверь на смотровую площадку, подпираемая потоками воздуха, будто на замке, не поддается сразу. С трудом перешагиваю через порог и словно попадаю в трубу, только аэродинамическую.

Долго под таким потоком не поглядишь на Москву, даже если она представляется столь необозримой и новой.

Также с трудом поддается дверь назад - обратно в шатер. Отогревшись, выхожу на противоположную сторону, на балкон. Попадаю словно в другой мир. Легкий ветер обдувает лицо, напоминая: весна пришла.

Уходя с высотной площадки, беру на память со стола, разлинованного, как шахматная доска, черную гайку и белый шпунт. Ими играют в обеденный перерыв в шашки: белые - шпунты, черные - гайки.

Последнюю партию бетонщики сыграют на высоте 385 метров - верхней точке бетонного основания. От нее - еще 148 метров в небо - начнет расти стальная вершина.

* * *

Второй раз прихожу в Останкино в ночь на 20 мая 1966 года. В эту ночь башня вырастет на 5,25 метра. В этом нет ничего знаменательного (все ее подъемы одинаковы: ни больше ни меньше - 5 метров 25 сантиметров), но когда в 8 часов 20 минут утра по московскому времени раздается лихой свист безымянного монтажника, им обозначен не только момент, когда кончилась смена и завершился подъем, но и то, что в Москве установлен европейский рекорд. Рабочая площадка телебашни поднялась на отметку 300,5.

Это значит: верхняя площадка Эйфелевой башни осталась на полметра ниже.

Так высоко стоит подняться хотя бы для того, чтобы увидеть самоподъемный агрегат весом 200 с лишним тонн.

Инженер, чтобы помочь мне, рисует (рискуя совсем запутать) на странице блокнота схему устройства. И вдруг умолкает. Рядом с ним появляется человек в спецовке, но в отличие от всех - без каски. Это Лев Николаевич Щипакин, главный конструктор агрегата.

Так вот, на 300-метровой высоте я встречаюсь с 68-летним инженером, который мог бы, если бы лифт в башне вдруг отказал, подняться сюда пешком, на встречу со своим творением, как когда-то поднимался пешком наверх высотного дома на Смоленской площади, где действовал кран его конструкции. Начинал конструктор давным-давно не на высоте, а под землей: в Москве, на Комсомольской площади, главным инженером строительства станции первой очереди метро. Создавал потом мосты, краны для домов, мачт, башен. Он директор института, чьи краны поднимали вверх этажи Московского университета, высотных домов.

Если верить Брокгаузу и Ефрону, с 300-метровой высоты Эйфелевой башни окрестности Парижа видны на 140 километров. Мы смотрим на Москву почти с такой же высоты.

Вдали зелеными пятнами выделяются бывшее Ходынское поле, Тушинский аэродром, вблизи - парки ВДНХ и Останкино. Все остальное - прямоугольники домов новых кварталов - окрашено одной краской, оранжевой. Не узнаю знакомых зданий по сторонам Ленинградского проспекта, кварталов по сторонам шоссе: они изменили свой цвет. На брезенте багровое пятно - отражение взошедшего солнца. Багровый шар повис ниже вершины башни.

Чувствую легкую качку. Но колеблет башню не ветер, продувающий шатер, хотя сила его семь баллов. Качка означает: начался подъем.

Острых ощущений - никаких. Вижу только, как движется огромный черный винт, густо смазанный маслом, в самом центре агрегата.

Винт имеет калибр 222 миллиметра: он нарезан на стальной заготовке для ствола тяжелого морского орудия. Приводит винт в движение вал редуктора от тяжеловесного "МАЗа" Минского автозавода. Два богатыря, предназначенные для службы на воде и на земле, без устали трудятся в небе.

Полдела сделано, хотя мы не сдвинулись ни на сантиметр. Пока стал на 5,25 метра выше ствол. Теперь можно переместить весь агрегат. Вновь движется винт, но сейчас он уходит вверх. Вместе с ним начинает подниматься рабочая площадка, где мы все стоим. Вниз идет широкий бетонный пояс - плечи башни, из которых ощетинились стержни арматуры. Они уходят буквально из-под рук: хватаюсь за шершавый стержень, но он медленно опускается с такой же скоростью, с какой над затвердевшим краем башни поднимается железное кольцо опалубки, готовое принять очередную порцию бетона.

Только раз смолкает мотор, и движение останавливается. Монтажники автогеном срезают стержни арматуры, расчищая место на бетонном краю для опор. Им недолго покоиться на этом ложе. Через пять дней все повторится сначала.

В минуты, когда происходит необыкновенное, люди говорят простые слова.

На рабочей площадке:

Инженер: Минут через 10 доедем.

Конструктор: Не кажи гоп...

У пульта управления:

Монтажник: Ну как, плывем?

Электромеханик: Потихонечку...

Так проходит полчаса, пока наконец опоры не поднимаются над краями бетонного ствола. Винт опускает на плечи башни всю тяжесть 200-тонного агрегата.