Хождение в Москву

Это опус номер 13 цикла, посвященного прекрасной девушке, равнодушной к поэту. За ним следует кульминационный опус номер 14. У него есть название «Цыганская венгерка». Кто не плакал в душе под звуки этого романса?

Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли...
С детства памятный напев,
Старый друг мой – ты ли?

Через всю Москву с гитарой в руке шагал с Полянки на Басманную, к дому друга, поэт. Он носил красную шелковую рубаху, как цыган. Пил горькую, пел часами не столько голосом, сколько сердцем. Рояль променял на гитару! Не он ли первый русский поэт с гитарой, исполнявший под семиструнную собственные стихи?! Окуджава мне рассказывал, как я упоминал, что начал петь под три аккорда, потом освоил семь, признался, что играть не умеет. У Высоцкого видел в его квартире шестиструнную гитару с пятью струнами на дополнительном грифе. Они, да все, кто забренчал в ХХ веке, вышли из красной шелковой рубахи Аполлона Григорьева.

У него была своя семейная трагедия. Новорожденного крестили за полгода до того, как дворянин Григорьев повенчался с возлюбленной «мещанской девицей», дочерью крепостного кучера. На время младенец попал в число подкидышей Воспитательного дома, откуда его забрал на законном основании отец. Голубоглазый, златокудрый, как античный бог, Аполлон остался на всю жизнь мещанином. Учителя ходили к нему домой. Играть на рояле учился у знаменитого Филда. В 16 лет поступил на юридический факультет, учился блестяще. В университете подружился с Афанасием Фетом, привел его в родительский дом. Верующий Григорьев и атеист Фет были неразлучными, как близнецы. Однажды на всенощной, тайком пробравшись в церковь, Фет над ухом склоненного в молитве друга предстал искусителем, как Мефистофель. И отвлек в эти минуты от Бога друга, страдавшего от неутолимой любви.

Дом в Замоскворечье (не на Арбате!) заполнялся по воскресеньям молодыми спорщиками. В мезонине, в тесном кружке, шлифуя и оттачивая мысли, собирались Афанасий Фет, Яков Полонский, Иван Аксаков, Сергей Соловьев... Прислуга подавала наверх молодым господам подносы со стаканами чая с лимоном, калачи, сухари и сливки. Обменивались книгами, новостями. Женщин, как в университете, не было. Пьянели от разговоров, наслаждались идеями, мыслями, стихами.

Страсть к родственнице декана юридического факультета Антонине Корш закончилась ее браком с одним из тех, кто поднимался в мезонин пить чай с лимоном. От несчастной любви примерный сын Аполлон сбежал из родительского дома на дилижансе в столицу.

Другая яркая любовь (после неудачной женитьбы на сестре Антонины Корш) зажглась в Воспитательном доме, приютившем некогда Аполлона. Там, в квартире сослуживца, встретил его дочь Леониду Визард, красавицу с цыганскими черными волосами, но с голубыми глазами. И она вышла замуж за другого. Безутешный поэт уехал в Италию, где жил во дворце на правах воспитателя. Сокрушался, что там плюнуть некуда.

Разделенную любовь поздно испытал в номере питерской захудалой гостиницы, куда явилась по вызову уличная девица... Жизнь и с ней не удалась. В 42 года сидел, не в первый раз, в «долговой яме». Оттуда его выкупила некая сердобольная генеральша. Через четыре дня опустившийся на дно известный литератор, чье сердце было разрушено страстями и «воткой», умер от апоплексического удара.

На закате жизни Григорьев вспоминал Москву 30 х годов, своего детства. «Как в старом Риме Трастевере, может быть, не без основания хвалится тем, что в нем сохранились старые римские типы, так Замоскворечье и Таганка могут похвалиться этим же преимущественно перед другими частями громадного города-села, чудовищно-фантастичного и вместе великолепно разросшегося и разметавшегося растения, называемого Москвою». И еще признался: «Вскормило меня, взлелеяло Замоскворечье».

Полюбил здесь жить Афанасий Фет, одно время снимавший дом на Малой Полянке, 3, на другой стороне улицы от дома Григорьевых. И сюда стремились многие замечательные люди, по-русски жаждавшие общения.

На месте дома Григорьева – жилая громада. На месте дома Фета – коробка с бетонными ребрами. Осталась сторона улицы, где ветшает неприкаянный безлюдный домик с мезонином и несколько подобных старичков. Мимо них ходили неразлучные друзья в университет. А оттуда они поспешили навстречу судьбе, жестокой к истинным поэтам.

Чем объяснить тягу героев Островского к Замоскворечью? Почему удалой купец Калашников жил здесь?

Опустел широкий гостиный двор.
Запирает Степан Парамонович
Свою лавочку дверью дубовою...
И пошел он домой, призадумавшись,
К молодой хозяйке за Москву-реку.