Хождение за светом

«Благодарю, благодарю и еще благодарю вас, други мои, за то, что вы вспомнили обо мне…» — не торопясь высек Тимофей за первые два дня начальную фразу. Дальше текст никак не складывался, и Тимофей почистил осыпавшуюся яму, съездил до ближнего бора за листвяком, столбики для оградки вытесал. Так, в труде и мелких заботах, он обдумывал свой главный завет потомкам.

И опять звенел камень, и сыпалась крошка, и вставали одно за другим слова. «Да неужели ты, главное правительство, способно одних только здоровых овец пасти, это помещиков и подобных им, а слабых овец оставлять на съедение кровожадных зверей? Я со своей, стороны разыскал для них верное спасение от тяжкой нищеты…»

Если бы беспрерывно трудиться, Тимофей давно бы уже закончил надпись, но нужно было сеять, сажать картошку, а потом Великанов попросил провести с ним несколько уроков.

Ребятишки, хоть и скучали по своему первому учителю, но уж больно много им наговорили о Бондареве, да и сами они видели, как он почти каждый день ходит к могиле.

Слушая Великанова, класс перешептывался, хихикал, с любопытством поглядывая на Тимофея.

— Павел Васильевич, — Бондарев встал, — я и так у них на виду, зачем хвалить зря. Я захватил книжки, что Лев Николаевич прислал, вот и расскажу про великого человека Толстого. А книжки-то, давайте, кто посмелей, разбирайте по классу. По очередке и прочитаете.

Ребятня успокаивалась, Тимофей прошел из угла в угол, собираясь с мыслями, сел было, но сразу встал.

— Толстого Льва Николаевича живого я ни разу не видел. Думы его только знаю. Но человека-то и узнать лучше всего можно не по лицу, а по делам его и заботам… Как к огню, творящему тепло, стремится Лев Николаевич к правде. Сколько бы писем ни писал мне, а в каждом есть слова про вас, потому что, как и я, Бондарев, силу жизни он видит в простом мужике…

Два дня еще приходил в школу Тимофей, и каждый раз Великанов встречал и провожал его.

— Вы сами того не знаете, Тимофей Михайлович, насколько правилен и незаменим ваш метод обучения. Вам ни сочинять, ни выдумывать ничего не надо. Я ведь специально вас пригласил. — Великанов остановился, решая, как лучше сказать. Тимофей недоуменно глянул на него. — Были тут гости у меня, просили письмо на вас составить, мол, испортил детей, знания вредные вложил. Я хоть и не сомневался, но теперь точно вижу и любому докажу, что все вы делали сообразно правде народной. А это — главное и лучше любой книжной науки. Читать и считать и самому можно научиться, а вот творить добро, красоту в труде видеть — этому учебники не научат.

— Вы бы это Ликалову сказали.

— И скажу, мне-то что их бояться? Я человек вольный… Тимофей Михайлович, я все стеснялся, можно мне к могиле вашей прийти?

— Отчего нельзя?..

Уже давно отцвела черемуха, и на вознесение, когда Бондарев после обеда отправился на могилу, еще издали заметил у плит человека.

Это и был Великанов. Озабоченный чем-то, расстроенный, он извинился, что смог прийти только перед отъездом.

— Далеко вы и надолго ли?

— Далеко ли, еще не знаю, а то, что навсегда, — это точно.

— Что ж так? Ребятня привыкла к вам.

— Да… — Великанов махнул рукой. — Не поладил я с миром вашим.

— Уж не из-за меня ли?

— Причин много, и говорить не хочется… Камни я прочитал и завидую вашему упорству. Вы святой человек, Тимофей Михайлович. Будущее за вами.

— А в возрасте вы каком будете, Павел Васильевич?

— Двадцать семь недавно исполнилось.

— Так чуть не всю вашу жизнь я положил на движение истины. Уж двадцать годов, как сел за сочинительство, а дело-то подросло лишь вот всего. — Тимофей показал на большой палец. — Росток один проткнулся, а когда заколосится, и неведомо мне. Потому вот и бью на камне.

— Я хотел совет вам дать. Меньшая плита заканчивается словами «а виною всему царь», так вы уберите это. И тело ваше не успеет остыть, как уничтожат камни из-за одной этой фразы. Про царя и так все ясно.

— Спасибо, да мне сразу трудно надумать… Кто ж теперь детей наших учить будет? Меня отлучили, вас гонят.

— Найдут. Им нужен свой учитель.

…В середине лета, и откоситься еще не успели, приехал из Москвы Виня. Да теперь уж какой он Виня, давно не парнишка, усы, говорят, как мужик отпустил, Винарий, значит. Лет десять он не был дома. Пока жили вместе, Данил хоть письма его показывал, а как отделился, так и на спрос о Винарии не отвечал.

— В гости бы надо сходить. — Мария достала из сундука и рубаху новую и штаны. — По внучку-то я шибко соскучилась, посмотрим на московского гостя.

— К Данилу я и шагу не сделаю, а ты иди, иди.

Оставшись один, Тимофей вышел во двор, осмотрелся, словно подыскивая, чем бы заняться.