Хождение за три моря

— Число войска какое? — нетерпеливо перебил Хоробрита князь. — Сколь тыщ?

— Не говорено, сии сведения трудно раздобыть.

— Э-эх! — Князь Семён в досаде стукнул здоровенным кулаком по столешнице, аж доска затрещала. — О самом главном — ничего!

— Книга древняя, за тыщу лет много изменилось, — заметил Хоробрит. — Может, там уже и войска негу.

— Как тако нету? Сё не может быть!

— А вишь, синец пишет: люди там мирные, честные...

— Мир-рные? — изумился Ряполовский. — А соседи? А удельные? Опять же тати, чужеверцы, дикие звери, бунтари, соперники... ха, мирные! Нет, надобно сведать! — решительно объявил он.

— Сведаю, князь, но лгать не буду.

Семён Ряполовский хмуро посмотрел на проведчика, угнув голову и посапывая, но промолчал. Сказал про другое:

— Главно дело — сведай про слонов! Што за звери, сильны ли, много ли воинов заменяют. Вдруг тыщу, ась? — Князю явно не хотелось терять надежду.

Ночь Хоробрит вновь провёл с ласковой, податливой Алёной. Она отдалась ему со всей страстью, накопленной молодостью и нетерпеливым ожиданием любви. Закончились томительные мечты, каждая ночь отныне была для неё наполнена счастьем. Но Хоробрит не позволял себе погрузиться в бездонный омут увлечения, постоянно помня, что привязанность губительна. Но пылкая Алёна ничего не замечала.

По замыслу князя Семёна в далёкую страну Афанасий и Дмитрий должны были отправиться как купцы, но не московские, а тверские.

— Сие надобно, штоб татары не сведали, зачем вы едете, — объяснил он проведчикам. — Иначе вам гибель. Насторожатся, схватят, ежли допытаются — то для Руси худо, поймут, что московский государь измыслил в спину им ударить.

Поэтому Дмитрий, побывав в Москве, вновь отправился в Тверь и вскоре оттуда прислал сообщение, что открыл в Затмацкой слободе (посад за речушкой Затмакой) торговую лавку, нанял приказчика от имени купца Афанасия, сына Никитина, а сам собирается вести торговлю в заволжской стороне, куда недавно приезжали послы с «камками драгими» и «атласами чюдными» из Шавруковой орды, то есть из владения султана Шахвручка, сына хромого Тимура. Они «знатно закупили соболей меха да куниц, да горностаев и в цене не стояли». Сообщал он также, что на деньги, выделенные из казны, подыскал дом в Рыбачьей слободе и записал его на Афанасия, так что Хоробрит отныне в Твери свой человек. Дмитрий подтвердил, что новгородские послы наезжали в Тверь и жалобились великому князю Михаилу Борисовичу на Афанасия Никитина, но воевода Борис Захарович Бороздин им ответствовал, чтобы новгородцы повнимательнее разобрались промеж собой, а не искали виновных на стороне. В заключение Дмитрий просил приготовить товары для лавок. Что князь Семён немедленно организовал.

Дни шли за днями. Наступила зима с её холодами и снежными сугробами. Подготовка поездки завершалась. Торопил государь. Предвидя будущие осложнения с Большой Ордой, он готовил новый поход на Казань[77], и нужны были союзники. Он распорядился начать строительство оборонительной линии от Брянска на Орёл и далее к верховьям Дона. За Доном начиналось Рязанское княжество, граница с ним на юго-востоке шла по среднему течению Оки. По нижнему её течению начинались земли мордвы и черемисов, подвластные Казани. Если вторую оборонительную черту довести до правого берега Дона, тогда левый фланг Московской Руси оставался открытым до Оки. На военном совете, где присутствовали князь Семён и Квашнин, решили линию повернуть круто на север, более чем на двести вёрст. Боярин Квашнин заметил, что проще было бы взять Казань. А заодно и Рязань. Но те пока не поддавались. Князья рязанские хитры, пытаются ладить и с Москвой, и с Большой Ордой. Надавит на них Москва — переметнутся к хану Ахмаду. Иван мрачнел, раздумывая обо всём этом, мучительно искал выход. И всякий раз у него появлялась надежда на нечто необычное, на помощь извне. Манила неведомая Индия с её могучей ратью. Ведь сказано в книге, что индийский царь властен над тремя тысячами царей. Что стоит ему помочь православным братьям? Ударил бы он с юга, а Иван с севера — от конницы Ахмада одни копыта останутся!

Лелеял эту мечту Иван, и чем больше раздумывал над ней, тем доступнее она казалась. Он постоянно помнил, что со времён его пращура Калиты Русь претерпела сто шестьдесят войн. Вдруг эта война станет последней?

Князь Холмский, уехавший за Софьей Палеолог в Рим, всё не возвращался. И то, долог путь до Рима обозом. А обратно с царской невестой — и того дольше.