Хождение за три неба

Тарас мудро приехал к вечеру. Рыба ещё стояла в копчушке, так что ему пришлось подождать. Планшетник он мне привёз дикого розового цвета. Я с сомнением посмотрел на прапора.

— А стразов почему нет?

— К-каких ещё стразов, Афанасий?

— Ты мне что привёз, военный? Совсем одубел, а? Я тебе что, лесбиян, что ли, какой? Ты на цвет, на цвет-то посмотри! Чёрного не было? Или белого?

— А что цвет? Нормальненько так… завлекательно! Дочке бы понравилось…

— Вот дочке его и подаришь! А мне привезёшь что-нибудь попроще, другого цвета. Понял? Стоя-я-ть! Куда? Убери грабки — привезёшь новый, тогда и заберёшь этот. Меня не колышет, что у тебя денег нет. Как обидеть человека у тебя мозгов хватило, а как загладить свой проступок — так сразу «де-е-нюшек нету»! Стоять, я говорю! Ладно, не корчись, не плачь… Прощаю. На первый раз прощаю, понял? Будешь должен… а ты как хотел? Такие оскорбления смываются только кровью, ясно тебе, горе ты моё строительное? Забирай свою рыбу, уматывай. Глаза бы мои на тебя не смотрели!

Совершенно раздавленный несправедливыми обвинениями Тарас убыл, активно принюхиваясь к чудесному запаху из своего картонного ящика и ласково поглаживая его рукой. А я остался изучать планшетник. Так… ничего особенного… знакомая штука. Пойдёт. Значит — завтра будем творить! «Фильм! Фильм! Фи-и-льм!»

Всё же утром, к шести часам, я встал и сбегал в подвал. Ничего, конечно, не пришло — рано ещё. Ну, я так и думал. Значит — работаем по плану. Я хозяйским оком обвёл вверенное моему попечению хозяйство и приступил к рутинным, но необходимым делам. А они, вот гадство-то, имеют такую особенность — стоит их только начать, а заканчиваться они не хотят… Ну, ничего. Глаза боятся, а руки делают. Так что, пахал я на делянке как какой-нибудь негр на хлопковой плантации на берегах широко разлившейся и широко известной по песням типа «соул», «блюз» и «кантри» местной речки Миссисипи. Зато нагулял аппетит.

Утренней почты опять не было! Это стало меня напрягать. Уж не кинули ли меня, такого умного и расчётливого? Хотя, что я вру-то сам себе? Накопить миллионы путём неравноценного обмена стеклянных бус на золото в слитках я как-то и не рассчитывал. Хотя, опять же, что я вру сам себе? Немного наличности мне бы не помешало… Уж больно большие траты мне предстоят. Я это знал, я это предвидел. В душе зудело чувство, которое обычно предшествовало выезду на долгожданную охоту, скажем, или на пикник в хорошей компании. «Скорей! Скорей!» — звенели золотой медью охотничьи горны. — «В путь-дорогу! Там ждут такие приключения!»

Подождут, хмуро ответствовал я. Вот придёт извещение о доставке, тогда и будем собираться. А пока — «Работайте, негры! Работайте! Солнце ещё высоко». Да-а, солнце ещё высоко, а вот время потихоньку утекает. Осталось-то мне вахты всего ничего. Это тревожит. Как бы мне своему другу по переписке сообщить о грядущем небольшом перерыве в эпистолярном жанре? Эх, жаль, тут библиотеки нет! А то бы я перечитал «Пляшущих человечков» сэра Артура. Там, если я не ошибаюсь, даже иллюстрации этих самых шифрсообщений были. Готовая азбука — бери и пиши!

Но до Конан-Дойля дело не дошло. Следующим утром долгожданное почтовое отправление всё-таки прибыло! На первый стол, как и ожидалось. Кошак заинтересованно прыгнул на стол и стал обнюхивать посылку. Я его шуганул, а то как бы не сожрал опять чего, взял завёрнутую в шёлк коробку подмышку… тяжёлая какая… и полез в мир живых. Специально, для тренинга силы воли, не стал смотреть, что там пришло. То и дело искоса посматривая на посылку, я неспешно приготовил завтрак, позавтракал, проверил охранную аппаратуру и, когда нетерпение стало просто рвать меня на куски, переваливаясь затрусил к столу.

Под шёлком, как и ожидалось, была очередная шкатулка. Очень красивая, с перламутровой инкрустацией. Небольшая. Я нажал жемчужного цвета кнопку, и крышка откинулась. Сияния бриллиантов не было — сверху лежала какая-то пластина. Я её осторожно вынул. Ну, что вам сказать? Рамку для фотографий представляете? Размером примерно сантиметров 18 на 12? Вот такой эта пластина и была. Только была она потолще и сделана из материала очень похожего на графит. Такого глубокого серого цвета. Настолько глубокого, что внутри материала ходили какие-то тени. Как облака. Пытаясь рассмотреть, что же там виднеется, я вынес графитовую плитку на солнце. И увидел — из тёмно-серой глубины, туманясь и клубясь, пошли волны разного, пока ещё не явного, цвета. Серо-буро-малиновые, скажем так. Потом пластина ярко осветилась, краски встали на свои места, и я увидел портрет.

Парсуна, значит, ну-ну… Я внимательно рассматривал изображение, то и дело поворачивая плитку под разными углами к солнечным лучам. Немного похоже на голографию. Ничего себе средневековье! Голографию они знают, надо же… Портрет явно имел глубину. При небольшом повороте можно было увидеть скрытые ранее за фигурой мужчины на первом плане детали. Ну, детали потом рассмотрим. А теперь пора знакомиться с моим корреспондентом.