Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466-1472 гг.

Из вступительной заметки летописца, читающейся во всех списках этой редакции, мы узнаем, что он «обрел» это послание в 1475 г. (почему и поместил его под этим годом) и что тетради умершего Никитина, написанные «его рукою», были привезены в Москву «гостями» и переданы дьяку великого князя Василию Мамыреву (Э, л. 442). Опираясь, очевидно, на это свидетельство, Г. П. Уханов предположил, что «Хожение» было в конце XV в. включено в московскую великокняжескую летопись, а уже из нее попало в Софийскую II и Львовскую летописи XVI века[500]. Это предположение, однако, не подтверждается известными нам фактами истории летописания. Московский великокняжеский свод конца XV века дошел до нас — текст этого свода в редакции 90-х годов XV в. (Уваровский список) издан М. Н. Тихомировым в т. XXV «Полного собрания летописей»; косвенными отражениями этого же свода являются Симеоновская, Воскресенская и некоторые другие летописи[501]. Ни в одной из этих летописей нет ни «Хожения за три моря» Афанасия Никитина, ни каких-либо упоминаний о нем. Что касается Софийской II и Львовской летописей, то в своей основной части обе эти летописи представляют свод 1518 г., весьма сложный и пестрый по своему составу. Официальная великокняжеская летопись отразилась главным образом в самой последней части этого свода — начиная с 1489 г. Основным источником известий XV века в своде 1518 г. была, как показал А. Н. Насонов, летопись совсем иного направления — летописный свод 1489 г., тесно связанный с враждебным Ивану III митрополитом Геронтием[502]. «Хожение за три моря» могло быть включено в состав летописи и сводчиком 1518 г., и его предшественником-летописцем, составлявшим свод 1489 г. Вступительная заметка к «Хожению» позволяет, на наш взгляд, склониться в пользу летописца 1489 г. «Хожение», как мы знаем, включено в летопись не под годом путешествия Никитина, и даже не под годом его возвращения, а под годом нахождения его летописцем. В 1475 г., указывает составитель летописи, «обретох написание Офонасия Никитина купца». Так сказать о себе мог только человек, занимавшийся летописной работой в 80-х годах XV в. Едва ли этим человеком мог быть составитель свода 1518 г., работавший через 40 с лишним лет после 1475 г. и бравший материал XV в. уже из чужих рук. Наоборот, сводчику 1489 г., давшему ряд острых и оригинальных известий за 60-80-е годы XV в., вполне естественно было упомянуть сравнительно недавнюю дату «обретения» записок Никитина.

Тенденции летописного свода 1489 г. объясняют и уже отмеченную особенность летописной редакции «Хожения»: сохранение этой редакцией в неприкосновенности специфически тверских черт текста Никитина. Злейший враг Ивана III, митрополит Геронтий не сочувствовал централизаторской деятельности великого князя — в своде 1489 г. мы встречаем, между прочим, прямые выражения сочувствия новгородским и тверским боярам; яркое описание «обид», понесенных тверскими боярами «от великого князя и от бояр» (московских) и «от его детей боярских о землях», содержится в этом своде под 6993 (1485) г.[503]. При таких тенденциях летописец не имел никаких оснований исправлять упоминание Никитина о его «государе» Михаиле Борисовиче и о тверском воеводе Борисе Захарьиче.