Хожение за три моря

Но зачем вообще Никитин появился в ставке султана, отнюдь не находящейся на перекрестке караванных путей? Можно предположить, что он имел какое-то поручение от мусульманских властей в Индии, но у тех для доставки вестей персидскому султану имелось достаточно своих купцов, а возвращаться в Индостан Афанасий явно не собирался. Логично подумать, что он хотел собрать информацию, которая будет интересна властям на Руси. Ведь было совершенно ясно, что Узун-Хасан представляет наибольшую опасность для державы осман, для тимуридов в Средней Азии и, главное, для хана Большой орды Ахмата – сюзерена Руси, которому великие князья Иван Васильевич в Москве и его союзник Михаил Борисович в Твери платили дань до 1475 г., т. е. до возвращения Никитина из путешествия и попадания его сочинения в Москву.

Вряд ли мы сможем объявить тверского купца именно тем героем-разведчиком, который помог Ивану III принять судьбоносное решение об отказе от ордынской дани. Узун-Хасан был одним из важных геополитических факторов, которые учитывались в Москве, а позицию султана изложил великому князю его собственный посол, посетивший ту же летнюю ставку султана чуть позже (Афанасий в середине, а посол в конце 1474 г.). Это был знаменитый миланский архитектор и авантюрист Марко Руффо, более известный на Руси как Марк Фрязин. В ответ Узун-Хасан отправил и свое посольство в Москву[164].

К тому же намного более важным мотивом решительных действий Ивана III против Орды стал его союз с крымским ханом Менгли-Гиреем, который не покорялся ни Большой Орде, ни Османской империи, сражаясь заодно и с соперниками, претендентами на Крымский престол, в союзе с крымскими колониями Генуэзской республики, столицей которых была Кафа (Феодосия). К владениям республики в Крыму (входивших в капитанство Готия) в год возвращения на родину Афанасия Никитина входило консульство Чембало (Балаклава, к нему относилась и крепость Горзувиты – Гурзуф), консульство Солдайя (Судак) и др.

Чембало и Гурзуф посетил Афанасий Никитин, стремившийся, впрочем, в столичную Кафу – просто его судно долго носило по бурному Черному морю зимой в конце 1474 г.[165] Впрочем, помимо непогоды, настолько сильной, что «злой» северный ветер трижды отбрасывал судно Афанасия к турецкому берегу, затем занес в Балаклаву и запер на пять дней в Гурзуфе, избранный путешественником маршрут был сугубо опасен политически.

Прежде всего, человека, явившегося в турецкий Трапезунд прямо из ставки главного местного пугала, султана Узун-Хасана, обязаны были заподозрить в шпионаже. И таки схватили, когда Афанасий уже договорился с местом на судне до Кафы. Султанских грамот у него в ходе обыска не нашли, однако же не преминули ограбить.

Далее, в Кафе его столь же непременно должны были встретить как османского шпиона. И вовсе не из перестраховки: до внезапной атаки турок и захвата ими не только Кафы, но всех владений Генуэзской республики и княжества Феодоро (в районе Бахчисарая и Инкермана) на Южном берегу Крыма оставалось 7 месяцев. Захвачен был турками и Менгли-Гирей, героически оборонявший Кафу и отпущенный в Крым только весной 1478 г., уже как вассал Османского султана: как раз к обострению борьбы Руси с Большой ордой и в связи с необходимостью борьбы с ней для защиты турецких владений.

Человек, именующий себя купцом и пришедший в Кафу без серьезных товаров в самое опасное для судоходства время просто просился на допрос к костоломам генуэзского генерал-капитана. Тем не менее, именно в Кафе Афанасий мог утешить генуэзцев и Менгли-Гирея рассказом об успехах Узун-Хасана в войнах с турками. И именно здесь он завершил свое «Хожение за три моря» благодарственной молитвой, после чего был отпущен на север, к литовскому тогда Смоленску.

Великий князь литовский и король польский Казимир IV Ягеллончик был союзником хана Большой орды Ахмата и врагом как для Ивана III, так и для Менгли-Гирея в предстоящей открытой схватке 1480 г. Разведать его передовые рубежи было крайне полезно, а удобно потому, что через его владения и проходил сухопутный торговый маршрут в Крым.

Однако до Смоленска Афанасий не дошел. Он скончался по дороге, успев передать рукопись московским купцам, которые доставили ее в точности кому надо: дьяку Василию Мамыреву, который сыграет в событиях 1480 г. настолько видную роль, что будет дважды упомянут среди первейших лиц великого княжества Московского.