Хозяева Острога

Сасыг отвел свой щит в сторону, и стало видно, что он вооружен “хозяйской кочергой” — толстым коротким стержнем, на обоих концах которого полыхало фиолетовое пламя, способное сжечь даже камень.

Боешники, стоявшие в одном ряду с Темняком, сразу пали духом. Приуныл и Тюха, для которого предстоящая схватка была, как-никак, одиннадцатой по счету. Не унимался один лишь Темняк.

— Значит, вы твердо решили нас уничтожить, — уточнил он, понемногу натягивая уже заряженную рогатку. — Хотя для этого и нет никаких конкретных причин.

— Здесь Бойло, дурень! — проникновенно молвил Сасыг. — На улице Киселя варят кисель. На улице Веревок вьют верёвки. А на Бойле убивают. Такие в Остроге правила. Неужели ты до сих пор этого не понял?

— Теперь понял. Благодарю за весьма доходчивое объяснение. Непремину воспользоваться им на деле, — Темняк, уже давно наблюдавший за Сасыгом через развилку своей рогатки (правда, почему-то одним лишь глазом), отпустил туго натянутую жилу.

Фокус с исчезновением “хозяйской слезы” повторился, но сейчас он получил нетривиальное продолжение. Самонадеянный Сасыг безо всякой видимой причины (стремительный посвист не в счёт) рухнул навзничь. Выпавшая из его рук “хозяйская кочерга” осталась висеть в воздухе, попыхивая язычками всесокрушающего пламени.

Сотоварищи Сасыга, сгрудившись вокруг неподвижного тела, пытались всяческими способами выяснить причины обморока — окликали, тормошили, щипали, проверяли наличие дыхания и пульса.

— Живой он хоть? — забеспокоился Бадюг, которому на самом деле полагалось бы радоваться любой беде, приключившейся во вражеской стае.

— Дышит, — ответили ему. — Наверное, сердце прихватило. Он в последнее время на сердце жаловался.

— Какое там сердце! — возразил боешник, горстями носивший к Сасыгу воду из лужи. — Посмотрите, у него шишка на лбу набухает! С кулак величиной.

Краткое замешательство, последовавшее за этим замечанием, соответствующим образом трансформировалось в грозный оклик: “Чья работа?”, обращенный к соперникам.

— Моя, — не стал отпираться Темняк. — Но я лишь воспользовался своим законным правом на самозащиту.

Заметив, какой гнев вызвало это заявление в стане врагов, он торопливо добавил:

— Принимая во внимание ваши недобрые замыслы, я вынужден продолжить начатое.

На сей раз осколок “хозяйской слезы” угодил в щит, поднятый скорее бессознательно, чем преднамеренно, — “черные” всё ещё не понимали, какое именно оружие против них применяется.

Однако метательный снаряд, застрявший в ячее щита, сразу прояснил многое. Версии о колдовских способностях чужака и о вмешательстве потусторонних сил можно было смело отбросить. А раз так, всё должно было решиться в скоротечном ближнем бою, где щит давал его обладателю решительное преимущество.

Но тут случилось непредвиденное. Очередной осколок, вылетевший из рогатки Темняка, задел “хозяйскую кочергу”, продолжавшую парить в воздухе, и та повела себя; словно джинн, вырвавшийся на свободу после долгого заточения в медном кувшине, — завертелась, заплясала, запрыгала, сея вокруг себя если и не смерть, то панику. “Черные”, уже приготовившиеся к решительной схватке, кинулись врассыпную, а значит, вновь сделались уязвимыми для рогатки.

Последовала серия выстрелов, один из которых оказался удачным (естественно, для стрелка, а не для жертвы). Теперь стае Темняка противостояла только парочка полноценных боешников.

Двое против пяти! Соблазн одержать легкую победу был так велик, что Свист, Бадюг и Тыр, не обращая внимания на увещевания Темняка, немедленно ринулись в бой. Их порыв, скорее опрометчивый, чем героический, увлек за собой даже осторожного Тюху. Прочь страх и сомнения! Ведь обескураженный враг, кажись, уже и не помышляет о сопротивлении.

Схватка сразу превратилась в свалку, достойную разве что пьяного мордобития или группового соития, но отнюдь не честной мужской борьбы. А когда куча-мала распалась, стало ясно, что соваться в неё новичкам не следовало. Тюха отступал, отражая щитом удары спиралей. Свист и Бадюг, чудом оставшиеся в живых, с позором бежали. Тыр, ловя руками фонтан крови, бивший из располосованного горла, доживал последние мгновения своей не очень долгой и не очень счастливой жизни.

Зато “черные” боешники почти не пострадали. Недаром, наверное, говорят, что сноровка заменяет лишнюю пару рук.

Вдобавок ко всему оборвалась “хозяйская жила”, до самого последнего момента верой и правдой служившая Темняку. Как видно, всё на свете имеет свой предел прочности, в том числе и вещи, некогда принадлежавшие сверхъестественным созданиям.

Таким образом почти безоружный Темняк оказался лицом к лицу с двумя распаленными боевым азартом врагами. Те, понятное дело, полагали, что он пустится вслед за своими удирающими друзьями, но Темняк, паче чаянья, нырнул в нору, которых на Бойле (впрочем, как и на других улицах Острога) было больше, чем дырок в хорошем сыре.

“Черные” слегка опешили.

— Эй! — крикнул тот из них, который пуще всех горевал над оглушенным Сысыгом. — Вылезай! Так не делается.

— Почему? — послышался из норы приглушенный голос Темняка.