Однако всё это догадки для профанов. Прежде чем надеть соответствующую форму и подписать контракт, я прошёл небольшой обряд посвящения, когда мне были открыты глаза на некоторые вещи, и я поклялся хранить доверенную мне тайну. Я бы мог передоверить её этим страницам, за давностью лет она, думаю, потеряла актуальность, но не стану. Скажу только, что с этой буквы в итальянском начинается и слово «иезуит»69
, и ключевая у них должность – генерал. Как я позже понял, к этому братству относился и тот странный священник в Паттайе, который не должен был меня принимать, чем допустил оплошность, стоившую ему уж не знаю чего.Это с одной стороны.
С другой же, с буквы
Схема работала довольно просто. По документом мой груз проходил как всякая церковная утварь или продукты питания, перевозимые по линии Ватикана, а конкретнее – Общества Иисуса. Из Италии в упомянутые страны я вёз «гуманитарную помощь». Дело благородное, если не принимать во внимание то, что прицепы были оборудованы не только специальными кондиционерами, но и «двойным дном». Если настырным проверяющим хотелось удостовериться в соответствии груза накладной и они просили открыть задние двери, то на них смотрели, например, мороженые ящики с курицей. Если бы им хватало дерзости и настойчивости вынуть внешние полеты, за ними обнаружилось бы герметично закрытое отделение, где по пути из Италии могли лежать и наркотики, и наличные деньги, и мало ли ещё что, не предназначенное для декларирования, а на обратном пути в тесноте, но не очень в обиде безвылазно жили и ночевали приглянувшиеся кому-то жрицы любви. Прицепы были сконструированы таким образом, что проникнуть в закрытую часть можно было не только через люк в крыше, но и через узкое отверстие в днище. Я при погрузке обычно не участвовал, но знал, что забирались они туда через крышу, а в случае непредвиденных обстоятельств, скажем, на таможне, могли максимально незаметно, ползком-ползком сделать ноги между колёс. За сохранность груза в оба конца отвечали мои негр и шведка. При необходимости они были уполномочены разыгрывать непосредственно представителей Общества, давить на жалость к бедным верующим, решать возникающие вопросы полюбовно, то есть перетеканием денег в карманы блюстителей закона, а в самых крайних случаях действовать решительно и сурово, как подобает истым борцам за веру. К счастью, на моём веку силовыми методами пользоваться не приходилось.
Каким же я был идиотом! Единственным моим оправданием можно считать то, что в те времена нигде широко не обсуждалась тема донорства органов. Считая себя посвящённым в истинную цель происходящего и зная по газетам и телевидению, какую жалкую жизнь влачат все эти девушки у себя на родине, разорённой коммунистическим режимом, я искренне полагал, что если не творю добро, то уж во всяком случае помогаю им выбрать зло меньшее, причём именно выбрать, поскольку никто никого не заставляет забираться в прицеп насильно. Наивная простота! Как при настоящем рабстве раб не должен чувствовать себя рабом, так и я не видел очевидного, предполагая, что вижу саму суть, скрытую от многих.
Обычно прицепы меня уже ждали загруженными. Чаще всего это был какой-нибудь церковный двор со ржавыми воротами, на фоне которых мой трак выглядел ниспосланным с небес. Негр или шведка занимали штурманское место с заранее подготовленными документами, и мы стартовали. Рейсы шли круглый год, и зимой, и летом. На разгрузку в пункте назначения я тоже, как правило, не оставался за ненадобностью. Поскольку моим делом (как я самонадеянно считал) было довезти груз так, чтобы даже в самой отчаянной ситуации выйти сухим из воды. Мой Мерседес выглядел обыденно невзрачно лишь со стороны. На самом же деле его ходовая часть претерпела весьма значительные изменения, и в итоге я водил настоящий гоночный болид, лишь внешне похожий на тягач. Признаюсь, несколько раз я его скоростными качествами был вынужден воспользоваться – при пересечении Австрии и на границе Венгрии и Румынии (югославские войны были в самом разгаре, поэтому приходилось делать неизбежный крюк). Тогда мой синий конь творил чудеса и на глазах изумлённой публики буквально исчезал, превращаясь в точку и оставляя не у дел удрученных полицейских. Особенно весело это смотрелось изнутри кабины на оживлённом шоссе, после чего ни у Абдирахмана, ни у Инги вопросов на тему «а этот что тут делает» не возникало. За всё время я допустил лишь одну более или менее серьёзную ошибку, за которую расплатился рассечением брови, но это пустяк, не заслуживающий даже упоминания.