Хозяева плоской Земли

И что я имел в итоге? Подозреваемого мною в сутенёрстве актёра и его относительно укромное логово, которое неплохо просматривается, но ещё лучше охраняется. Для того, чтобы двигаться дальше, мне нужна была, по меньшей мере, небольшая команда единомышленников, при деньгах, машинах и оружии, которым не нужно было бы каждый день ходить на работу, чтобы не думать о награде за свои опасные труды. Таких у меня был один – я сам. И что мне делать? Хорошо, я мог бы с утра до ночи и опять до утра сидеть где-нибудь поблизости с виллой в засаде, следить в оптический прицел снайперской винтовки за всеми приезжающими автомобилями, грузовиками, фурами и автобусами и, если снова обнаружатся девушка, стрелять из укрытия по негодяям. После первого же удачного выстрела поставки прекратятся и возобновятся в другом месте, потом в третьем, и так до посинения, пока ни закончится отведённый мне на этой земле срок. Оптимистическая перспектива, слов нет. Интересно, как бы поступил на моём месте Раскольников? Но он был тихим сумасшедшим, как все герои Достоевского, а я хоть и почитываю книжки про плоскую Землю, считаю себя пока в здравом рассудке. И потому мне нужен веский повод, чтобы прямо сейчас ни послушаться Рамона и ни бросить то, чем я по зову сердца, скажем пафосно, начал заниматься.

Поскольку единственным поводом была борьба за справедливость во всём мире, я постепенно остыл, покинул живописный мостик и не спеша возвратился домой, где проснувшаяся Эмануэла уже начала волноваться. Волнение не помешало ей на скорую руку приготовить нечто вроде завтрака, мы перекусили и отправились бродить по городу, чем занимались в своё удовольствие до самого вечера, так что обратно пришли уже в сумерках.

Сегодня я вспоминаю ту венецианскую поездку, как, пожалуй, самое счастливое время в моей «континентальной» жизни.

Несколько раз Эмануэла пыталась подвести меня к разговору о наших совместных перспективах. И всякий раз я от них уходил, причём довольно топорно, чтобы она почувствовало моё нежелание к ним возвращаться. В конце концов, не собираясь её слишком расстраивать, я брякнул:

– Исполнится тебе восемнадцать, поженимся, если по-прежнему захочешь.

Вообще-то я думал, что она обрадуется, потому что мысль звучала, на мой взгляд, вполне конкретно и однозначно. Я только не подумал о том, что четыре года для четырнадцатилетнего, пусть и развитого во всех отношениях подростка – это целая вечность. Моя замечательная спутница оказалась особой впечатлительной и ранимой. Когда мы вернулись в Геную, и я на следующий день отправился налаживать дела в контору, она собрала свои нехитрые пожитки, отдала наш общий ключ от квартиры тёте Элене (Куда ж ты смотрела, святая Елена!) и отбыла в неизвестном направлении, не оставив ни записки, ни помадного поцелуя на зеркале в ванной.

Для меня её поступок стал ударом. Скажу честно, я ожидал всего, но не такого. От отчаяния, пренебрегая всякой осторожностью, правилами хорошего тона и соображениями о том, что уже почти ночь, я бросился в Алассио, надеясь найти её там. Нашёл я только её родителей. Уже под утро, разбудив звонком в дверь неказистой квартиры на втором этаже затрапезного трёхэтажного дома, в котором едва ли сам высидел бы четырнадцать лет. Узнав, в чём дело, отец чуть ни спустил меня с лестницы, но ему помешала мать, типичная северянка заурядной внешности, худая и не выспавшаяся, которая резонно заметила, что ему надо было махать руками раньше, а не потакать дочери. Мне же она заявила, что подаст на меня в суд за растление малолетних, если я сейчас же ей ни скажу, где её девочка. Я не сразу понял, что они оба уже успели приложиться к бутылке или ещё не отошли после возлияний Дионису накануне. Надо ли говорить, что нарисованный воображением образ моей будущей избранницы потускнел. Я, как мог, их успокоил и ограничился просьбой дать мне знать на пейджер, как только их дочь появится, в чём я ни секунды не сомневался. Мать под конец нашего разговора подобрела, остыла и даже подсказала адрес художественной школы, где я мог рассчитывать получить сведения про того самого преподавателя, который стал вольным или невольным катализатором побега Эмануэлы из отчего дома.

– Только его там давно уже нет, мы обращались, – напутственно сказала она. – Он в ней больше не работает. А где работает, никто не знает.