Хозяйка бобового стебля (СИ)

— Кому? — хлопает он глазами.

— Чего удумала! — фыркает вдруг мать и оттягивает Женю за локоть от жениха. — Это ей обещания да подарки голову вскружили, Вилли! Не слушай девку, забей нам лису! Она курей давит.

Вилли коротко кивает ей и отходит к двери. А Анна смотрит на него снизу вверх, запрокинув голову, и кажется, что вот-вот и скажет: «страшный какой…» И Вилли тогда уж наверняка обидится.

— Ты либо меня слушаешь, свою будущую жену, либо больше не приходи сюда! — выкрикивает Женя.

И Вилли на этот раз одаривает её суровым и упрямым взглядом.

— Мужа слушаться надо, не жену, — изрекает он мрачно. — И коль слушаться я буду кого, то му… — он замолкает, пытаясь сообразить, что же пошло не так, и исправляется: — В нашей семье жена будет слушать мужа. То есть, меня! Я раздобуду тебе платье и туфельки, и шубу принесу. Будешь носить! — и выходит из дома, громко хлопая дверью.

— Прости, — переводит взгляд на сестру Анна. — Я не знала, что он за лисенькой пойдёт. Я о коровке волновалась.

— А я не выйду за тебя! — срывается Женя, чтобы прокричать ему в след и случайно отталкивает девочку. Да так, что она падает на пол.

Анна вскрикивает и принимается плакать, держась за ушибленную коленку, и мать тут же бросается к ней.

— Покалечила! — кричит она в сторону Жени. — Малая и так болеет, вон, еле на ногах держится. За коровой твоей смотрела, пока ты с женихом миловалась! А ты!

— Не ругай её, — тут же принимается упрашивать её Анна. — Мамочка, не ругай. Хватит ссориться! — а сама всё так же глотает слёзы от обиды и боли.

Женя, бледная как смерть, замирает на месте, прикрыв лицо ладонью.

И сама чувствует, как глаза начинает печь.

Детство у неё было ужасное. Пьющие, вечно дерущиеся родители, странные и страшные ситуации, голод и какая-то невозможная аура позора, вызывающая соответственную реакцию у окружающих.

А потом ещё и сестра появилась. Женя была подростком и злилась на мать. Как она могла вытащить на свет ещё одну несчастную? Зачем? Чтобы страдала и малая, и все вокруг?

Женя часто срывалась на сестре.

Ей очень жаль, что не получилось во мраке стать для неё лучиком света.

Не получилось быть сильной.

Потом они попали в детский дом.

Женя собиралась забрать сестру, как только устроится. Много работала, много училась, но мелкую почти что не навещала. Предпочитала молча делать, чтобы потом забрать, а не отдалять час икс бессмысленными встречами.

Да и такой она человек. Ей проще держаться на расстоянии.

Не вспоминать о прошлом, не бередить старые раны.

Вскоре все вокруг стали уговаривать её не забирать мелкую. Ведь ребёнок точно всё усложнит. Даже не её ребёнок. Стоит ли оно того?

Женя и вправду стала сомневаться.

А потом… потом попала сюда.

И теперь всё повторяется.

— Прости… — она кидается к Анне, — я не хотела…

По щекам текут слёзы, пальцы неумолимо дрожат.

Зато Анна вмиг прекращает плакать, будто удивлённая этим поведением сестры.

Она гладит Женю по голове и целует в щёку, после чего обнимает её за шею и шепчет:

— Если ты не сердишься, то и я тоже…

Мать, глядя на это, в сердцах плюёт в их сторону, бормочет что-то неразборчивое и спешит во двор. Видимо, за коровой.

— Я хочу спать, — жалуется Жене малышка. — Я устала, пока пыталась её запереть в сарае. Она пыталась съесть мои косички.

— А я совсем забыла про тебя… — шепчет Женя.

Всё-то в их Джеком плане было прекрасно. Она отвлекает мать с женихом. Последнему даёт сложное задание, чтобы в будущем под ногами не мешался. Затем спешит улизнуть, чтобы продать корову.

Продаёт за бобы, садит их, забирается наверх и…

Что было бы наверху думать совершенно не хочется.

В любом случае Анна всё невольно испортила.

Женя зачем-то поднимает её, совсем лёгкую, на руки и идёт искать постель.

— Ты почему такая тощая?

— Ем мало, не хочется. Болею ведь… Не знаю… — звучит задумчиво. — Ты будешь со мной спать сегодня на печи? Не уйдёшь снова на пол? Там мама матрас соломенный положила новый. Мягонько и тепло. Ночи прохладные.

— На печи? — Женя несёт её теперь уже в нужном направлении. Впрочем, это громко сказано, в этой хибаре от одного угла до другого пара шагов. — Чем болеешь-то?

— Не знаю, — обнимает она её крепче и носиком утыкается Жене в шею. — Просто болею. Мама говорит, не повезло ей со мной. Что не выживу я такая, говорит. Поэтому и надеется только на тебя… Я не хотела вас сорить, прости.

— Перестань, — хмурится Женя, — даже не думай об этом.

Она не слишком-то разбирается в болезнях. Интересно, что не так с девчонкой? И можно ли ей помочь?

— А симптомы какие? — отпускает на печь.

— Сипомо что? — хмурится она и цепляется за влажный рукав её платья своими тоненькими бледными пальчиками. — Полежи со мной…

— Ну, как именно тебе плохо? Жар, например. Или болит что? Нет, я не могу… Мне надо спешить. Ты спи, я скоро вернусь.

— Ладно, — сонно бормочет она, хотя за окном всё ещё день и даже выглядывает солнышко. — Слабость просто… И простужаюсь часто. Иди… Только не пропадай больше.

Женя прячется за дверью, чтобы избежать разговора с матерью Джилл.

Та подходит к печке, кряхтя и что-то бормоча, и в самый удобный момент выходит улизнуть на улицу.