Хозяйка болот

Наша церковь учила: суицидники попадают прямиком в ад, а не проскакивают участок и не получают двести долларов, как в «Монополии». Нам страховку выплатили. А что с раем? Апостол Петр видел бланк с пометкой «Несчастный случай»?

Возвращаюсь в больницу и вручаю матери палочки.

– Лони, как хорошо, что ты пришла. Послушай, я заболела. – Она с трудом дышит. На палочки даже не смотрит. – Слышишь? Мокрота в легких. Как в следующий раз пойдете с папой на болота, скажи, чтобы он принес мне листья восковницы. Не надо весь куст, просто горсть листьев. Сделаю ингаляцию.

Что с ней, помутнение рассудка? Я вспоминаю о папе, и она вдруг о нем вспомнила? Ей кажется, что он просто отлучился. Тогда мне, получается, сколько? Десять-одиннадцать лет?

Возвращаю нас обеих в реальность.

– Мам, я тебе ватные палочки принесла.

Как же наше правило? Не упоминать отца. Правила надо соблюдать.

– Восковница при мокроте – первейшее средство, – отвечает мать.

Народные рецепты не притворство, она выучилась им у папиной матери, бабули Мэй. Но изначально мама вовсе не интересовалась травами. В шестнадцать она дебютировала в Таллахасси в белых перчатках и вечернем платье, танцевала с папой котильон. Оба ее родителя были профессорами – дед в области зоологии, бабушка в классической литературе – и прочили ей карьеру концертирующей пианистки. Брак с моим отцом положил конец всему.

Бабушка Лорна отвела лекцию по философскому подходу в Древней Греции и потратила час на дорогу в Тенетки, чтобы сказать: «Рут, даже если выходишь за Бойда, ты не обязана мимикрировать под него».

Но моя мама приспособилась к сельской жизни и почерпнула больше знаний о травах и садоводстве у свекрови, чем у собственной матери о выращивании роз.

Теперь, стоя в небольшой палате, она говорит:

– Так передай папе насчет восковницы, хорошо? – Затем оседает на виниловый стул. – Он больше ко мне не приходит.

Ага, ко мне тоже. И хорошо.

Я быстро гоню эту мысль. Ничего хорошего в его уходе не было, нелепое бессмысленное событие, что выбило почву у нас из-под ног.

– Мам, мне пора. Заскочу завтра. – Целую ее в щеку, легко и без лишних эмоций. Похоже, мать и правда нездорова, иначе не допустила бы таких вольностей.

– То есть мне придется спать здесь? – встревоженно переспрашивает она.

В глубине души мне хочется забрать ее из этой комнаты размером с кухню и привезти обратно в дом на болоте со скрипучим крыльцом, верандой и стоящим поодаль гаражом, пропахшим мульчей и глиняными горшками.

– Да, – говорю я. – Поспишь здесь. Пока запястье не заживет. – Сносная ложь. Я поворачиваюсь к двери.

– А что у тебя в кармане? – спрашивает мать.

Прикрываю ладонью задний карман джинсов. Записка. Совсем позабыла ее перечитать.

– А, это… список покупок. – Еще одна ложь. – До завтра!

На сей раз, когда дверь больницы закрывается за мной, я достаю и разворачиваю розовый листок.

Дорогая Рут,

мне нужно кое-что сказать тебе о смерти Бойда.

Пошли слухи, думаю, они тебя задели. Тогда я не могла тебе сказать, но теперь настало время. Если ты не против, я загляну на день или два, поговорим.

Твоя Генриетта

Генриетта. Пытаюсь вспомнить человека с таким именем. Тщетно.

Складываю записку, схожу с пандуса и возвращаюсь на парковку.

Ко мне приближается мужчина с тонкими белыми волосами и неровной серой щетиной, как-то даже шустро для его возраста. Разве пациентам не положено оставаться внутри? Он кричит мою фамилию:

– Эй! Марроу! – И внезапно заступает мне путь. – Поберегись, а то закончишь, как твой папаша, лицом вниз в болоте.

Я резко втягиваю воздух.

– Проваливай из города, девчонка, – рычит незнакомец, точно зверь.

Из-за угла здания выходит молодой парень в фиолетовой больничной униформе и отбрасывает окурок.

– Эй, Нельсон! Я сколько раз говорил? Тебе сюда нельзя! А ну убирайся!

Старик отпрыгивает прочь от меня, пересекает парковку и шагает к улице, но затем лысеющая голова поворачивается и в меня впиваются слезящиеся глаза.

Мы что, знакомы?

Он забирается в побитый синий пикап, жмет на газ и исчезает.

4

Я заруливаю на посыпанную гравием подъездную дорожку перед знакомым белым двухэтажным домом и несу свой маленький чемодан в мою бывшую спальню. Наверху я перешагиваю через сломанную подставку для карандашей, старый кожаный чемодан и сувенирный снежный шар, а затем пробираюсь между полными и полупустыми картонными коробками. Фил и Тэмми уже начали собирать вещи в доме моей матери. Кто им это велел? В комнате мамы такой же беспорядок. Я разглаживаю складки на кремовом покрывале из шенилла, которое лежало здесь еще до смерти моего отца.