В одной из них все было оборудовано, как в первоклассном гостиничном номере — толстый ковер на полу, шкаф с одеждой, двуспальная кровать с высоким матрасом, подушками и одеялами, столик с серебряной посудой и, судя по запахам, отличным обедом. Все портили только решетка на окне и вместо двери, и постоялец. Герцог Сенье.
— Добрый вечер, ваша светлость, — чуть поклонился герцогу мой провожатый. — Надеюсь, вас устроили со всеми удобствами? Даже жаль, что вы пропустили сегодняшние выборы. Но, думаю, вам будет интересно узнать, что ваша невеста сохранила должность… На этот раз.
— А вы, сеньор Галеаццо, все так же рветесь к вершине? Не ударьтесь об потолок, — не менее ядовито ответил Сенье.
— Вашими молитвами… Так у вас нет никаких пожеланий по содержанию?
— Я желаю, чтобы меня немедленно освободили, — капризно потребовал герцог.
— Боюсь, что у меня есть распоряжение суда и приказ Соверена. И согласно ним, вы приговорены к двум годам заключения. Так что, ваше пожелание будет исполнено сразу же, как наступит зима.
Галеаццо снова поклонился и пошел дальше, к следующей лестнице.
— И ты здесь, ведьма, — услышала я голос Сенье. — Ничего, скоро я выйду и мы сочтемся. За повозку, за подставу, за это…
Я молча проскользнула мимо камеры.
На следующем этаже камеры были уже куда менее благоустроенные. Каменный проход, выдолбленный в скале, узкие бойницы окон под потолком. И решетки, ограничивающие клетки с людьми. Впрочем, здесь не слишком много людей. В одной камере на охапке сена устроился барон–разбойник Луиджи Вампа, в другой находились два человека — мужчина и женщина, еще через две камеры заперты трое мужчин.
В начале этажа, перед дверями возле лестницы скучал единственный охранник. Когда мы подошли, он встал и поприветствовал Начальника тюрьмы.
— В седьмую камеру посетитель, — сообщил ему Галеаццо. — Проводи. И обратно обеспечьте сопровождение.
Стражник этажа смерил меня взглядом и четко развернулся спиной ко мне, зазвенев ключами от этажа. Не хочешь ничего говорить, я не настаиваю. Я пошла за ним, и вскоре он уже открывал камеру с парочкой.
Хотя это я погорячилась. Мужчина был уже бесповоротно мертв. Тут даже доктор для диагноза не нужен — шея под таким углом у живых не бывает. Женщина сидела рядом на коленях и плакала. Когда я вошла в камеру, она отняла руки от лица и посмотрела на меня.
— Мама? — едва слышно пролепетала я. Этого не может быть! Мои родители давным–давно умерли. Чертова игра, стащила мои воспоминания! И налепила на НПС родные лица.
— Юди… — всхлипнула женщина и тут же перетекла ко мне, обняв. — Доченька… доченька… ты жива!
Я вздохнула и опустилась рядом с этой женщиной, так похожей на мою родную маму. Присмотрелась к ее подсказке.
Даже имя совпадает. А ведь мои родители давным–давно умерли на Земле. Мне не было и двадцати, когда их сбил разогнавшийся почти до скорости звука мажор. Машина в хлам, родителей не собрали и в половину, зато мажор вполне себе выжил и почти не пострадал.
Еще раз прокляв игру, воспользовавшуюся моими воспоминаниями для создания «атмосферности», я прислушалась к всхлипываниями своей «матери».
— Они убили Меррира. Убили! — повторяла она.
Меррира, значит. Отца. Сломали шею. Возможно, под одеждой и другие повреждения, но пока не видно. Кто бы они не были, им за это придется ответить. Подобным образом марать память о моих родителях я никому не позволю. Ни НПС, ни игрокам, ни… Малькольм, если это твои проделки, то будь ты проклят. Сделать тебе что–то я, конечно, не смогу. Но очень надеюсь, что тебе воздастся.
— Кто? Кто убил его? — спросила я мать.
— Ходунки проклятые, чтоб им черви потроха сожрали. Меньшого заметелили стражники, да не вернули. Старшой на свиданку прибегал к… — Мать качнула головой в сторону камеры Вампы, — прежде чем…
Она закашлялась и на ее губах выступила красноватая пена.
— Тебя тоже били?! — прошипела я.
— Нет, нет… это легочный жор… недолго мне осталось. Но ты должна пообещать! — она вцепилась в меня с такой силой, что на моих руках остались синяки.
— Они ответят за это, мама. Даю слово.
Журнал что ли какой завести, записывать туда все задания и принятые обязательства? А то забуду и случайно окажусь в состоянии «кровной вражды» со всем городом.
Со стороны коридора донеслись шаги стражника.
— Вот возьми. Это все, что у нас осталось, — мать взяла меня за руку, и тут же цифры счета перемигнулись, из отрицательных перейдя в положительный баланс. Прибавилось около полутора тысяч марок. С учетом и так висевшего на мне долга, у меня теперь в кошельке чуть больше семи сотен.
— А как же ты?
— Ничего, доченька, ничего. Тебе сейчас нужнее.
— Свидание окончено! — голос стражника прервал мои возражения матери. — Юдифь Аджаи на выход!