Хозяйка княжеского дома

– Это было ужасно, да?

– Ты о чём?

– Ты готовила обед, пока я ничего не делал.

Вот что ему сказать? Именно готовка трудной не была, я довольно быстро приноровилась, ещё и караты получала, особенно в начале. Но с какой стати я буду обесценивать свои усилия?

Наконец, я нахожу подходящий ответ:

– По-настоящему ужасно было не это.

Глава 42

Кивнув, Даниэль молча уходит, а я смотрю ему вслед и… улыбаюсь?

Да, мне бы хотелось, чтобы он спросил, что мне было ужасно, как я справлялась, хотелось бы, чтобы он не оценил мои усилия – "оценка" слово неправильное, Даниэль мне не экзаменатор и не начальник – а чтобы признал их. Но я хорошо понимаю, что Даниэлю нужно время на осмысление.

И я оказываюсь права.

Когда он возвращается с новой порцией продуктов, он спрашивает:

– И что было по-настоящему ужасно? – не глядя на меня он, кладёт продукты на стол, устало садится в кресло и упирается взглядом в столешницу. Вид виноватый. Похоже, Даниэль догадывается, что я скажу.

А сказать я могу многое…

Но не буду.

– Ты ужасно тяжёлый, Даниэль. Наверное, крестьянка, привычная ворочать сено и таскать мешки с картошкой, справилась бы легко и просто, но Бьянка была слабой девочкой, да и я до перерождения, силой не отличалась.

– Я думал, ты скажешь, что я вёл себя ужасно.

Вот-вот, зачем говорить, когда Даниэль сам справляется – это ценнее.

– Честно? Порой твои капризы раздражали и бесили, особенно бесило, когда ты отказывался лечиться. Но… для болеющего человека капризничать нормально. А уж учитывая, что в столице твоё мнение вообще никто не спрашивал…

– От лечения я отказывался не из капризов, Света. Если бы до тебя добралась хоть одна, как ты их назвала, амёба… Ты очень рисковала. Выйди некруха нестабильной, полуматериальной, и тогда бы… Я пытался предостеречь тебя от смертельной ошибки.

Угу, страшно подумать, чем бы закончилось лечение, если бы вместо живых соплей, получился хищный туман. В отличии от Даниэля, у меня энергетические структуры не развиты, отправилась бы на очередное перерождение.

– А если бы ты знал, что у меня может получиться тебя вылечить? – перебиваю я. – Тогда бы ты меня тоже пытался остановить?

Даниэль открывает рот, закрывает и, наконец, пристыженно качает головой:

– Я… не знаю, Света.

– Спасибо за честность.

– Ты… не разочарована?

– Думать о себе нормально, а я тебе посторонняя.

– Ты не посторонняя.

– Уверен?

– Да. Я бы мог миллион раз повторить тебе, что сожалею и прошу прощения, но ведь это просто слова. Их недостаточно.

– Угу.

Даниэль ставит перед собой кастрюлю, засыпает гречку.

– Но мне действительно жаль, что я сделал тебе больно.

– Удачно получилось, – фыркаю я.

– В смысле?

– Мне больше не нужно готовить, стирать, убирать.

– Боюсь, что приготовить обед тебе всё-таки придётся.

– "Придётся"?! – да что он о себе возомнил?! Только что всё было хорошо, душевно…

Правильное я вещи из котомки не разбирала.

Платье сменить, шляпу на голову…

– Для себя, Света, – поспешно объясняет Даниэль.

Как?

– По-твоему, я буду есть нормально приготовленную еду, пока ты давишься недоваренной крупой? Нет, Даниэль, не буду. Ты готовишь на двоих, – отрезаю я зло.

– Умеешь ты наказывать, – но вопреки смыслу слов, он улыбается и, поднявшись, уползает в соседний закуток за водой, а я возвращаюсь к планшету.

Честно? Желудок уже просит чего-нибудь в него закинуть и понимать важность княжеской самостоятельности отказывается, но я терпеливо жду, чем меня порадует Даниэль, а он сгустком боевых чар отправляет в небытие вторую порцию крупы и идёт на третий заход.

С третьей попытки у него, наконец, получается, и ещё через полчаса Даниэль ставит на стол две тарелки и раскладывает гречку…приправленную непонятным. Я накалываю на вилку розоватый шарик с бордовым пятном на левом боку, кручу, рассматривая со всех сторон.

– Что это? – удивляюсь я.

В кладовой был мешок с бурыми шариками. Это они после варки?

По запаху не определить, ни в кладовке шарики не пахли, ни сейчас.

– Грибы.

Я пробую.

Даниэль смотрит с ожиданием.

– Вкусно, – выношу я вердикт. – Действительно, вкусно.

До шедевра кулинарии не дотягивает, но вполне съедобно, особенно с голодухи. Почему-то после занятия меня прям пробрало.

А гречка получилась не хуже, чем делала я.

– Спасибо, – выдыхает Даниэль.

– Всегда пожалуйста.

Я съедаю с искренним удовольствием, и, по-моему, для Даниэля это лучшая похвала.

Заканчиваем обед мы почти одновременно, и я, отодвинув тарелку, подпираю щёку кулаком:

– Чаем угостишь? – буду немного наглой гостьей.

– Добавить полторы ложки мёда и размешать?

– Ты запомнил мой вкус? – приятно.

Даниэль пожимает плечами:

– Было трудно не запомнить.

Он улыбается, и я улыбаюсь в ответ.

Поднявшись, Даниэль забирает тарелки, чтобы переставить к уже использованной посуде и заняться чаем, и вдруг роняет. Тарелки с грохотом разлетаются черепками, но Даниэль не обращает внимания, он оборачивается к двери и напряжённо замирает.

Я тоже замираю, прислушиваюсь.

Ничего…

Что его насторожило?

Даниэль продолжает смотреть в сторону холла, будто может видеть сквозь толщу стен.

Хочется спросить в чём дело, но я остерегаюсь отвлекать.

У нас проблемы?