Хозяйка леса

— Зачем вам мое ласковое слово? — Анастасия Васильевна снизу посмотрела на мастера. Ну, и великанище! Плечи — косая сажень, мускулы — железо. Равного в поселке нет.

— Эх, Настасья Васильевна! — Куренков сокрушенно вздохнул. — Умница ты, разумница, каждое дерево в лесу изучила, паршивую елку тебе жалко, коли трактор невзначай ее сомнет, а до человека тебе дела нету. Ты его в грош не ставишь. А он, может, не такой уж никудышный, и сердце у него есть, и как все люди, понимает он, чувствует…

— Вы о ком, Михайла Кузьмич? О Парфенове?

— Об нем! — Куренков сердито надвинул кепку на глаза и круто повернул к себе на лесосеку.

«О ком он? Уж не о себе ли?» — подумала Анастасия Васильевна и невольно оглянулась на удалявшегося Куренкова. Странный завел разговор… Чепуха! Он печется о своем собутыльнике. Хочет взять его под защиту. Друзья — водой не разольешь… Забыла его отчитать, зачем Парфенова спаивает».

Лесник дядя Саша — так называли его все от мала до велика — щуплый мужчина лет пятидесяти с висячими рыжими усами на сухоньком лице — привел с собой жену, тоненькую женщину с огромными голубыми глазами, и четырех сыновей, из которых самому старшему не было и пятнадцати. Мальчики походили друг на друга как две капли воды: мелкие, рыжие, голубоглазые, различить их можно было только по росту. По странному капризу отца двое мальчиков носили имя Васи с прибавлением прилагательного: Вася меньшой и Вася большой.

— Полным семейным комплектом прибыли, Настасья Васильевна. С Лизаветой увязка полная, женочка у меня сознательная, не в пример некоторым бабам. — Дядя Саша стрельнул хитрыми глазками на Рукавишникову и ухмыльнулся в усы.

Рукавишникова сердито повернулась к леснику спиной, а Лизавете сказала, что отнесет в ее избу узел с постелью, может придется ночь-две переночевать.

— Чегой-то ты, Карповна, навьючилась, что верблюд? — кольнул дядя Саша. Он знал, что на его подушках жена объездчика спать брезговала.

Рукавишникова не удостоила его взглядом.

Объездчик велел жене поскорее возвращаться.

Дядя Саша инструктировал свои «кадры»: жену — как почву рыхлить мотыгой, сыновей — как сеять. Четверо мальчиков с недетской серьезностью держали на ладошках семечки сосны, а Вася меньшой разгрыз одно и сказал, что оно на кедровый орешек похоже. Лесник называл жену Лизушей и смотрел на нее с нежностью. Рукавишников рыхлил почву на площадках, за ним шел Коля и старательно, единственной рукой, высевал семена, сапогом приминал землю. Анастасия Васильевна, конюх и четверо рабочих работали рядом. Парфенов — в стороне.

На гектаре надо сделать тысячу площадок, на каждой площадке — пять гнезд. Сколько раз нужно человеку наклониться, взмахнуть мотыгой, ударить с силой в плотную лесную землю, бросить в подготовленную почву семена! А что такое гектар? Капля в море. В соседнем квартале рокочут тракторы, стучит мотор электростанции, кричат паровозы, увозящие спиленные деревья. Там валят лес со сказочной быстротой. Вон вспугнутое воронье тучей поднялось над лесосекой и кружится, наполняя воздух тревожным карканьем… Ищите, птицы и звери, новое пристанище, и подальше. Великан шагает семимильными шагами. Где пройдет, там лес не шумит, а лежит, поверженный на землю. Плывут по воздуху деревья на стальных тросах, послушно падают на платформы составов. Не угнаться вам с мотыгой, друзья — лесоводы, за могучей техникой лесорубов. Слышите, как тревожно шумят леса Карелии? Что останется после них? Сбережет ли человек их молодую поросль, вырастит ли любовно новый лес, жизнь, красу, богатство земли карельской?

Упрямо сжала губы Анастасия Васильевна: работать — сколько сил хватит.

Парфенов сбросил пиджак, работал рьяно, с сердцем рвал мотыгой неподатливую землю. Потемнела от пота рубашка. Он ни с кем не разговаривал, ни на кого не глядел. Придумали лесную посевную. Лесокультуры! Выискали словечко: «лесокультуры». Высевай сосну, ель. Сад плодовый, что ли? Ложись костьми на вырубке! А еще Чернопаволокское лесничество на соревнование вызвали. И все она, эта энтузиастка Самоцветова! Насела на всех со своими лесокультурами. Ну, что изменится в пашем лесничестве: посеем мы одни или два гектара? Вот если леспромхоз хоть на один день приостановит валку леса, это почувствует и государство и карман лесорубов. А ваши лесокультуры, мадам, погоды в лесничестве не сделают.

— Чего бормочешь под нос себе, милок? — спросил дядя Саша.

Парфенов кинул на лесника косой взгляд и ниже наклонился над площадкой.

Мотыга, как ее ни совершенствуй, остается мотыгой. После трех часов работы руки у Анастасии Васильевны болели, тянуло лечь на землю, закрыть глаза, замереть в блаженном покое. Помнится, девчонкой окучивала картошку в поле, набила на ладонях мозоли, села на землю и заплакала.

В обед дядя Саша роздал сыновьям сушеную рыбу, лук, черный хлеб. Лизавета принесла в кувшине родниковой воды.

— Утомилась, Лизуша? — ласково спросил лесник и погладил жену по плечам.

Парфенов срубил молодую елку, бросил на нее ватник, лег на спину и лениво стал следить глазами за облаком, плывущим по голубому небу.