Хозяйка леса

Анастасия Васильевна резко повернулась и пошла по дороге.

— Какое предательство? — крикнул ей вслед Баженов.

Она не оглянулась. Она кипела от негодования. Да, он предатель. Сколько вечеров они провели вместе, сколько книг она перечитала о лесе с его пометками. Он помогал ей готовиться к экзаменам, он знал не меньше преподавателей института лесного хозяйства, знал и спокойно пошел с топором на Святозеро…

…Все сотрудники лесничества собрались в конторе и ждали, что она скажет. Коля отложил в сторону пачку счетов, дядя Саша теребил усы, бормотал: «Ну и оказия! Поди, рассуди!» Рукавишников угрюмо раскуривал трубку. Употреблял он курево редко, и тех случаях, когда его обуревали тяжелые думы. Была у объездчика своя печаль. Жаль ему было святозерский лес, как память о минувших партизанских днях. «Зеленый друг» был верным союзником в борьбе с оккупантами. А где лучше всего охотиться? Водятся в святозерской чаще медведи, рыси, волки, лисицы, много белок, боровой дичи.

— Что будем делать, товарищи! — задала вопрос Анастасия Васильевна.

— Споем Святозеру «вечную память» и разойдемся, — усмехнулся Парфенов.

— Смеешься, Гаврила? — Рукавишников сердито застучал трубкой по столу, выколачивая пепел.

— Плакать что ли? Леспромхозу до нас дела нет. Помогли ваши пламенные речи, Анастасия Васильевна? Плетью обуха не перешибешь. Пусть голова болит у Зайцева. На то он и наш вождь. Мы — синцы в колеснице.

— Говоришь как по писаному. И вашим и нашим, — заметил Рукавишников.

— Я сам по себе, — огрызнулся Парфенов. — Не делайте из-за пустяков шума.

— Святозеро — не пустяковина! — вскипел Рукавишников. — Ты леспромхозовским низко кланяешься. Кабы твоя воля, весь лес подарил бы им, поднесли бы только чарку.

Парфенов побагровел:

— Ты меня не оскорбляй! Подхалимаж — твое призвание.

— Помолчите вы, петухи! — прикрикнул дядя Саша на бывших друзей. — Эх, Гаврила Семенович, чужак ты в нашей семье лесной. Сила наша — в мире да согласии. — Лесник с тоской поглядел в окно. — Мы грыземся промеж собой, а там, знай себе, валят заветный лесок, и взятки с них гладки. Мой обход, братцы. Оставят одни пеньки, карауль, дядя Саша. Да неужто не найти управы на них? Пошлем жалобу в центр, там разберутся. Виноватых по головке не погладят.

Рукавишников махнул рукой:

— Время не терпит.

— Всей артелью подпишем, — продолжал лесник, увлеченный своей мыслью.

— Я предлагаю послать телеграмму на имя Председателя Совета Министров, — сказала Анастасия Васильевна.

— Это дело! — оживился Рукавишников.

— Пиши, Настасья Васильевна. Заявляй от всех нас, — оживленно поддержал их дядя Саша.

Люди обрадовались, в сердца вселилась надежда. Парфенов сидел в стороне и хмуро глядел на товарищей, сгрудившихся вокруг лесничей, потом встал и подошел к столу.

— Так вот, — начал он, и все обернулись к нему, — заявляю официально: я человек дисциплинированный и действовать через голову директора Зайцева не стану. Прошу мое личное мнение записать в протокол. А сейчас я отправляюсь в лес, на свой пост.

Парфенов быстро вышел из конторы, сопровождаемый возмущенными взглядами сотрудников.

Вечером звонил Зайцев и распекал Анастасию Васильевну за то, что она не оформила отводы у Святозера. Она сказала ему о телеграмме. Зайцев потерял дар речи. Анастасия Васильевна различила только одно слово «своеволие».

Парфенов втайне торжествовал. Заварила кашу лесная королева — пусть одна и расхлебывает.

Из Крутогорска полетела телеграмма в Петрозаводск на имя начальника Главного управления. Зайцев предупреждал «о своеволии» Самоцветовой и просил принять во внимание его непричастность к «скандальной истории».

Телеграфистка под «большим секретом» поведала своей подруге Стрельцовой о жалобе лесничества «самому Председателю Совета Министров на нашего Николая Алексеевича».

Стрельцова всполошилась:

— Клапечка, умоляю, подожди передавать телеграмму. Десять минут, крошу у тебя.

Добровольный курьер Нюша вихрем помчалась отыскивать Любомирова. Красные ленточки Нюши замелькали в депо, на нижней бирже, в мастерских, на лесопилке. Быстроногая девчонка настигла Любомирова в диспетчерской.

— Получай, синичка, и лети обратно. Скажи: скоро буду. — Любомиров насыпал в Нюшину ладошку леденцов, которыми сам любил лакомиться.

Почта напротив конторы. Стрельцова зашептала в окошечко телеграфа:

— Кланечка, только пять минут. Николай Алексеевич идет.

Дежурный диспетчер и Любомиров встревожены. На Отраду давно ушел порожняк за хлыстами, пора бы ему вернуться, а сигналов никаких нет. Отправлять в лес очередной состав нельзя: дорога в одну колею с разъездами.

— Расписание летит к черту! Куда он запропал? Звони, — теребил Любомиров диспетчера — высокого парня в синей куртке с маленьким спортивным значком на груди.

Наконец-то долгожданный звонок! Диспетчер прижимает к уху кружок телефонной трубки, слушает, и у него вытягивается лицо.

— Крушение, Николай Алексеевич!

— Что?! — Любомиров вырывает трубку у диспетчера.

Да, верно, состав с древесиной сошел с полотна.

К счастью, человеческих жертв нет.

— А паро-воз! Паро-воз! — надрываясь, кричит Любомиров в трубку.