Хозяйка Медной Горы. Часть I. Чужаки

Тук. Тук. Тук. Тук. В скафандре есть аварийный маячок. Он автоматически ищет и поддерживает связь со всей техникой экспедиции, до которой может дотянуться, а если датчики определяют, что человек внутри пострадал от удара, яда, гипоксии ― чего угодно ― маяк автоматически переходит в аварийный режим, делая сигнал более простым, мощным и четким. «Но скафандр сняли». А значит, и сигнал, скорее всего, отключился. Да если и нет, передатчик не очень мощный и со спутника, если не знать, где искать, его будет очень сложно засечь.

Тук. Тук. «Эти люди меня боятся». Тук. Тук. Тук. В жизни Вернона, давным-давно, был период, когда он боялся людей. Как бы далеко не продвинулось человечество в формировании нравственных ценностей, избавиться от исключений пока не получалось. В лагерях подготовки вейверов, да и в самих развед-экспедициях, места для гуманизма не предполагалось изначально. Ямакава знал, что даже по меркам вейверов он огреб больше, чем полагалось. Травля. Унижения. Угрозы. Драки. Постоянное ожидание беды. Только когда он попал в команду Нгуена на Аделаир, его персональный ад прекратился, сменившись чуть более переносимым кошмаром. В той команде у него впервые появились «свои». Там он научился не бояться всех подряд. Там впервые люди начали бояться его, и Вернон умел это видеть. Обрывают фразы на полуслове. Замирают. Отводят глаза. Избегают встречи. Вернон понимал их, он знал, каково это: бояться того, кто сильнее тебя. И Вернону невыносимо было быть на месте того, кого боятся. Испуганные взгляды обжигали, словно крапивой, и научиться жить с этим удалось далеко не сразу.

Хорошо, что теперь люди гораздо чаще боялись Джамиля.

Но у людей, которые окружали Вернона сейчас, страх был другого рода. Каким бы сильным и опасным ни был другой человек, он все еще остается таким же человеком, как и остальные, с теми же ограничениями и потому достаточно предсказуемым. За внешне спокойными и рациональными словами людей с Ковчега Ямакава слышал экзистенциальный ужас. Таким Вернон представлял себе страх средневековых крестьян в зимний шторм или, может, горожан под бомбежками во время войны. Ужас перед чем-то неотвратимым, неконтролируемым и смертоносным.

Тук. Тук. Тук. Те трое, кто находился возле него несколько дней до этого, сегодня не появлялись. Только эти новые, очень сильно напуганные люди. В определенный момент они решили переместить Вернона и подняли его вертикально. Организм решил, что это чересчур. Горькая густая желчь обожгла пищевод и даже, похоже, ноздри, но в последний момент передумала и отправилась обратно. В этот момент Вернона снова опустили, и позыв повторился и не прекращался все время, пока его куда-то несли. Лежа на спине, Вернон делал все возможное, чтобы не захлебнуться.

Даже когда его опустили на что-то твердое и холодное и наконец повернули на бок, спазмы в животе не отпустили. Несколько голосов что-то обсуждали над ним, но сосредоточиться было невозможно. Не только из-за тошноты. Страх, исходивший от людей вокруг, стал, казалось, материальным и теперь клубился повсюду мутными, вязкими хлопьями, поглощая слова словно вата.

А потом что-то холодное, скользкое, но главное ― влажное! ― коснулось его лица. Он судорожно подался навстречу драгоценной жидкости, жадно слизывая капли… горькие, липкие, острые! Их запах, мощный и резкий, снова обжег ноздри и гортань, на этот раз снаружи, а не изнутри. Глаза защипало. Вернон попытался отпрянуть от очередной отравы, но не смог. Он чувствовал, как мышцы одна за другой сами по себе расслабляются. Сначала язык, губы, веки. Пальцы, руки и ноги, шея. Боль в животе плавно отступила. Вместо нее начала нарастать тяжесть в груди. Расправить легкие под ребрами с каждым вздохом требовало все больше усилий. В борьбе за каждый миллилитр воздуха Вернон не заметил, как люди ушли.

Тук. Тук. Тук. Тук. Вот он один, в темноте. Те, кто его окружают, боятся его так, словно он, Вернон Ямакава ― всадник Апокалипсиса. Он же не то что не может за себя постоять, он с трудом может дышать. Холодно. Подтянуть ноги к груди? Отрубился даже дрожательный рефлекс. Заперт в холодной тьме.

«Я умираю». Снова.