Хозяйка Мерцающего замка

– Она сначала натравливает на меня своего недоделанного недовасилиска, а потом ещё и смеётся. И кто ты после этого, я тебя спрашиваю? Подруга? Вот уж вряд ли. Скорее предательница.

– Дракона, – ошарашенно пробормотала я в ответ на эту странную отповедь.

– Что?

– Недоделанного. Не недовасилиска. Дракона, – сама не понимая зачем, пояснила я. – И если ты не забыла, то он не мой.

Мотька фыркнула и скрестила руки на груди.

– Что же касается моего якобы предательства… – тут я вскинула бровь и смерила подругу выразительным взглядом. – И это ты мне говоришь?

Она моргнула и поджала губы, совершенно явно не собираясь признавать за собой какую бы то ни было вину, но я всё же уточнила:

– После того, как самым бессовестным образом продала моё бездыханное тело за тридцать сребреников?

– Что я сделала? – взревела Мотька возмущённо. – Да как ты…

– Примерно как ты, когда обвиняла меня в том, что я на тебя Кострика натравила. С какого перепугу тебе вообще такая мысль в голову пришла?

С минуту мы мысленно пытались друг в друге прожечь дырку, а затем моя лучшая подруга всё-таки снизошла до объяснения.

– Ну, он вроде как сам мне намекнул, что раз вы теперь снова вместе…

Тут я несдержанно и до крайней степени невоспитанно икнула, а Мотька с видом триумфатора – а как же иначе? Уделала ведь меня по полной! – продолжила:

– …он просто обязан во всём разобраться, чтобы уже ничто и никто не смог помешать вашему светлому совместному и исключительно счастливому будущему.

Убью. Задушу голыми руками. Как только появится этот подлец в отеле, так сразу и задушу. И пусть меня посадят.

– Что, прямо так и сказал? – просипела я, а Мотька подошла к столику, на котором всё ещё стояли остатки моего ужина, с задумчивым видом поводила рукой над блюдом с фруктами и, наконец, выловив за черешок чёрную-пречёрную вишню, небрежно обронила:

– Не, говорил он другими словами, но общий смысл был примерно таким.

Точно убью, окончательно решила я. Сразу после Мотьки. Как говорится, одним ударом двух зайцев… ну, и чтобы в тюрьму два раза не ходить.

Взгляд у меня, видимо, был ну очень говорящим, потому как Матильда сначала подавилась украденной у меня вишенкой, а потом, прокашлявшись, проблеяла виноватым ягнёночком:

– Варежка, а Варежка? А чего ты так на меня смотришь?

– Как?

– Как Волк на Красную Шапочку… Чем я перед тобой провинилась? – подбородок Мотькин вновь мелко задрожал, а голубые глаза наполнились слезами, как колодец водой после проливного дождя, того и жди через край хлынет. – Сначала Кострик мне морали читал, потом мама с папой… Теперь ещё и ты меня ненавидишь? А я ведь как лучше хотела-а-а-а… Я же все объяснила-а-а-а…

Вот как она это делает? Почему каждая наша ссора заканчивается одним и тем же: лажает она, а виноватой чувствую себя я.

Осознав, что убийство придётся отложить, как максимум, до тех пор, пока Мотька не успокоится (убивать истерично рыдающую женщину как-то неправильно, некрасиво и вообще не комильфо), я тихонечко выругалась и побрела к бару. Где-то там у меня была недопитая бутылка домашнего бастардо. Лучшее лекарство при душевных травмах, если кто не знает.

А после бастардо в ход пошло мерло. И две рюмки коньяка из запылившейся от старости бутылки. И ещё по полбокала густого, ароматного портвейна… В общем, как ложились спать помню смутно. Кажется, Мотька кричала, что ей завтра на работу, поэтому остаться у меня на ночь она не может ни при каких обстоятельствах, поэтому безотлагательно вызывает такси. И даже пыталась его вызвать. Точно помню, как мы возмущались из-за наглости столичных таксистов, категорически отказавшихся ехать в нашу «тьмутаракань». Мотька кричала в трубку: «Два счётчика! Три! Если довезёте меня до Концерна «Звёздочка» к девяти утра и трезвой». А я требовала трубку, хотела поведать этому хаму всё, что я думаю по поводу его владения географией континента…

Потом мы стелили Мотьке спать на диване.

Ещё помню, что подруга долго и пьяно рыдала, вытирая косметику краем одолженного мною халата. Кажется, кого-то из нас даже тошнило… Не уверена, что не меня…

И в каком-то из промежутков между этими всеми событиями я всё же вырубилась.

Короче, напились мы с Мотькой знатно. В лучших традициях студенческой жизни. Помню, на первом курсе мы с подругой частенько зависали в общаге педа, где училось больше половины Матильдиных одноклассников. Было так весело, что мне об этом теперь страшно вспоминать.

Но это всё лирика, а проза жизни такова, что ложилась я спать, заведя будильник на семь тридцать утра (отчётливо помню) у себя в покоях (даже ещё отчётливее, чем про будильник). Одна.

А вот проснулась в компании. И в кровати со мной рядом лежала совсем-совсем не Мотька.

Ну, если только подруга за ночь не перекрасилась в брюнетку, не сделала пластическую операцию и не поменяла пол заодно, что, скажем прямо, было не только маловероятно, но и крайне затруднительно.

Я открыла глаза и бесконечно долго рассматривала лицо мужчины, уронившего свою голову на соседнюю подушку, в очередной раз поражаясь тому, какой же Кострик красивый.