Хозяйка Шварцвальда

Чудовищные мысли метались у него в голове. Что, если Мефистофель все-таки убедил Доктора в бесполезности глупого слуги, и они решили улететь без него? Учитель ведь такой наивный! Ну ничего, успокаивал себя Кристоф. Если и так, он объездит Германию вдоль и поперек, пока они снова не встретятся.

Он немного постоял перед дверью Фауста, не решаясь постучать. Наконец прочистил горло и решительно стукнул кулаком по крашеному дереву:

– Мой господин, я здесь! Может, вам завтрак подать?

С той стороны ему ответила тишина. Не то спокойствие, которое царит в комнате, где кто-то спит, а пустая, равнодушная тишина безлюдного жилья. Кристоф еще немного постоял на пороге, а затем спустился и взял у трактирщика запасной ключ. Он распахнул двери, ожидая увидеть пустую комнату, где не будет ни вещей, ни следов того, что тут кто-то жил, если не считать грязных тарелок на столе.

Он совсем не был готов к открывшейся перед ним картине. А потому застыл на пороге, пока разум медленно принимал увиденное. Кто-то мертвый в одежде Фауста лежал ничком на полу. Вместо головы у него была мешанина из крови, мозга, волос и осколков черепа. Левая рука и правая нога были оторваны, плащ покрыт свернувшейся кровью. В воздухе висел запах крови и серы.

Кристоф простоял неподвижно полчаса или даже больше. Ему не было страшно. Его словно кто-то незримый замуровал в собственном теле, не давая ни пошевелиться, не испытывать какие-либо чувства. Разрешалось только отмечать и запоминать, как во время учебы.

«Нельзя зевать и ловить ворон. Нельзя рисовать гениталии на полях книг. Нельзя отпускать скабрезности. Только усидчивость и внимание!»

На столе лежит конверт из плотной бумаги, скрепленный красной печатью. Рядом стоит единственный кубок, из которого накануне, должно быть, пили вино. Кровавые отпечатки пальцев по всей комнате: на мебели, покрывале, на деревянных панелях… Кристоф медленно закрыл за собой дверь, подошел к столу и, найдя там нож, аккуратно взломал печать конверта. Он даже взялся за спинку стула, чтобы отодвинуть его, но пальцы наткнулись на что-то холодное и липкое. Он вытер руку, не глядя, но ощущение липкости не проходило. Значит, на эту руку больше нельзя смотреть – ее просто нет.

Кристоф осторожно достал из конверта сложенное втрое письмо. Аккуратным разборчивым почерком Учителя там было написано:

Мой дорогой мальчик,

срок моего Пакта с Мефистофелем подходит к концу этой ночью. Как ни прискорбно (прискорбнее, чем это представлялось мне десятью годами ранее), сегодня я вынужден покинуть этот мир и ступить в новый, доселе мне не известный.

Я никогда не питал иллюзий, что мне удастся провести Мефистофеля. Более того, я не намеревался этого делать. Он сдержал свое слово, и как порядочный человек я сдержу свое и спущусь в ад, подобно Данте и Вергилию. Правда, пока не могу определиться, место ли мне на шестом круге, на третьем поясе седьмого или же в четвертой щели восьмого круга[44]. Надеюсь, ад похож на тот, что на картине Боттичелли.

Хочу верить, что ты хорошо отдохнул и подоспел к полудню. Мне было бы грустно думать, что минувшую ночь ты провел в тревогах. Но я знаю тебя. Ты умеешь веселиться так, как не умеет никто. Это мне в тебе всегда нравилось. Твое жизнелюбие не раз скрашивало мои дни, и я особенно благодарен тебе за него. Надеюсь, что в час потрясения ты покажешь миру свою особую стойкость.

Я не знаю, как все будет.