Хозяйка Шварцвальда

– Я никуда без тебя не поеду.

– Если мы отправимся вдвоем, это будет подозрительно. Я скажу, что ты поехала к опекуну вымаливать его прощение. Не волнуйся, – Рудольф провел рукой по ее волосам, – я прибуду следом за тобой всего через пару дней.

…А потом они взяли Дортхен.

Отец Эберхард был не болтлив, но не находил в себе силы лгать на проповеди. Особенно внимательно слушали его те, чью дочку, жену, сестру или подругу уже сожгли или бросили гнить в Ягстторге. Но чем больше народу собиралось на проповедь и чем дальше в своих речах заходил святой отец, тем сильнее сгущались тучи у него над головой. Князь-пробст ненавидел смельчаков. Очевидно было, что он ищет у смутьяна уязвимое место – и оно нашлось.

Свою младшую сестру священник всегда держал подле себя. Агата никогда не могла угадать, о чем Доротея думает на самом деле, но со стороны казалось, что ее вовсе не тяготит крест старой девы. Отец Эберхард рассказывал, что они рано остались сиротами и он с детства привык заботиться о Дортхен, а она о нем. У них не было никого ближе друг друга.

Дортхен задержали сразу после воскресной мессы: комиссары подкараулили женщину у церковных дверей, подошли сзади и схватили за локти. Черная карета Карла Киблера стояла неподалеку. Он хотел убедиться, что отец Эберхард видел, как уводят его сестру, и усвоил урок.

Взгляд у Дортхен был покорный и растерянный, как у коровы. Глядя, как ее брат бежит за арестантской каретой, Агата нашла это зрелище таким жестоким, что сжала руку Рудольфа. Ей казалось, что она давно перестала верить в справедливость и пенять на судьбу. Кристоф Вагнер прочно вбил в ее голову мысль, что плохие люди не получают по заслугам, а хороших не награждает Господь. Она знала, что мир несправедлив, но именно сейчас, когда на ее глазах у человека отнимали единственную ценность, в ней закипела злость.

Агата стояла ближе к карете, чем отец Эберхард. Не к арестантской – нет никакого проку в разговоре с людьми, которые просто выполняют приказ. Беседу нужно вести с тем, кто эти приказы отдает. Рудольф хотел перехватить ее, но толпа, собравшаяся поглазеть, как святой отец унижается перед комиссарами, оттеснила его обратно к воротам церкви. Агата сбежала с лестницы, пересчитав башмаками ступени из золотистого камня. Она отчего-то была уверена, что Карл Киблер не станет говорить с ней и просто велит вознице трогаться в путь, но он дождался ее. Шторка медленно отодвинулась в сторону, и в окне кареты показалось сухое бледное лицо.

– Доротею Бертхольд тоже обвиняют в ведовстве? – спросила Агата жестче, чем хотела. На мгновение она забыла, что за ее спиной больше нет Кристофа Вагнера и некому, если что, вызволить ее из неприятностей.

Канцлер смерил ее долгим холодным взглядом с ног до головы. Ответил, нарочито растягивая слова, наслаждаясь каждым мгновением, что заставлял ее ждать:

– И вам доброго дня, фрау ам Вальд. А вы хорошо знали фройляйн Бертхольд?

– Как и весь приход, – сухо ответила Агата. Она хотела что-то спросить, но все ответы уже и так знала. Куда повезут Доротею? В тюрьму Ягстторге, на дознание. Что с ней будет? Все зависит от того, как быстро она сознается и как много имен назовет. Сперва ее обреют, чтобы найти на теле ведьмину метку, а затем учинят допрос по специальному опроснику Карла Киблера из тридцати пунктов. Ее будут пытать – иначе не забирали бы в тюрьму, – а потом сожгут, как и всех остальных.

К тому времени, когда Рудольф прорвался к ней сквозь толпу зевак, она успела взять себя в руки.

– Простите, я была невежлива, герр канцлер. Я даже не подозревала, что Доротея может причинить кому-то вред.

– Ведьмы любят действовать исподтишка, – наставительно ответил Киблер. – Иногда может показаться, что произошел несчастный случай: человек поскользнулся на мокрой брусчатке или стал жертвой вора, когда шел домой. Но на деле всему виной ведьмы. Беда лишь в том, что преступления их – delicta facti transeuntis – не оставляют после себя следов. Сколько вам лет, фрау ам Вальд?

– Семнадцать.

– Семнадцать. – Он перевел взгляд на Рудольфа, замершего за ее плечом. – Хорошо, что у вас такой надежный и благочестивый муж, который может уберечь вас от греха. Хотя, признаться, я до сих пор не понимаю, зачем потребовалась такая спешка с венчанием. Честные люди так не поступают, если только их не вынуждают обстоятельства.

Он выразительно посмотрел на живот Агаты, и ей захотелось прикрыть его рукой, хотя беременность еще не была заметна со стороны. Арестантская карета тронулась, увозя несчастную Дортхен. Отец Эберхард стоял на дороге, глядя вслед удаляющейся повозке.

– Мы и вправду не получили согласия от опекуна Агаты. – Рудольф обнял ее плечи одной рукой. Кисть у него была тяжелая и какая-то деревянная, как будто пальцы не гнулись. – Но теперь все улажено. Он сменил гнев на милость и готов благословить нас.

Это была не совсем ложь. Кристоф Вагнер все еще не ответил на письмо Рудольфа, но в этом-то и был хороший знак.

– Вот как? – В голосе Киблера не было ни толики удивления. – Что ж, рад за вас. А теперь, простите, мне пора.