Хозяйка Шварцвальда

– Но до того как взяться за его сиятельные глаза, он изучил великое множество обыкновенных глаз. Не замарав рук, нельзя стать толковым лекарем.

– Я ничего не слышала об Ophthalmodouleia, – смущенно призналась Агата.

– А вы интересовались медициной? – оживился Рудольф.

Агата интересовалась медициной. Кристоф предпочел бы, чтобы она больше времени проводила над трудами по алхимии, но к ней она никогда не чувствовала должной тяги. Оставшуюся четверть часа они обсуждали Везалия и Галена, Парацельса и Аристотеля. Рудольф отметил современность ее взглядов и небывалую для женщины осведомленность. Агата признала, что в его подходе есть определенный резон. Рихтер достал откуда-то пару прошлогодних кислых яблок. От их едкого сока сводило скулы, но Агата съела свое до тонкого огрызка. Ей не хотелось уходить. Она сидела на одеяле под яблоней, болтала о медицине, спорила, соглашалась и мечтала, чтобы время остановилось.

Раньше у Агаты не было друзей. С Урсулой и Бертой она жила под одной крышей, но тем для долгих разговоров у них не было. Кристоф и Ауэрхан воспитывали ее как ездовую лошадь или охотничьего пса. С опекуном она всегда обязана была носить доспех и следить, чтобы его яд не просочился сквозь него. Зато ам Вальд и Рихтер не были ядовиты. Они не давили на нее и не искали уязвимых мест. Агата знала, что Кристоф уже проснулся и, возможно, отправит за ней Урсулу. Надо было возвращаться, но все ее существо противилось уходу. Ноги наливались тяжестью, руки точно врастали в одеяло и прорастали сквозь него, уходили в землю и там пускали корни.

Последующие несколько часов стали самыми радостными в ее жизни. Она прижигала и перевязывала, промывала и накладывала мазь, а потом наблюдала, как Рудольф уверенным рывком вправляет вывихнутый сустав или подбирает лекарственные средства. Однажды ему показалось, что он увидел бубон. Ам Вальд немедленно выставил Агату за дверь и осмотрел пациента в одиночестве. Через полчаса он разрешил ей войти и сообщил, что это был всего лишь жировик.

– Зараженным чумой запрещено покидать свои дома, – пояснил он. На его лбу выступили капельки пота. – Они на карантине. К ним являются чумные доктора. Но всякое случается…

Она отправилась домой, когда небо рдело закатом. Теплый ветер щекотал ее виски, а над головой плыли алые облака, похожие на отсветы ведьминых костров.

* * *

Дела Кристофа Вагнера шли превосходно. Эльванген – чумной, горячий, безумный город – точно создан был для него. Доктора в масках воронов склонялись над трупами, сваленными в телеги, как мешки с зерном. На кострах кричали охваченные пламенем женщины. С каждым днем их будет становиться все больше. Это вам не тихий скучный Оффенбург! Фон Вестерштеттен успокоится, только когда выжжет эти земли дотла. Вагнер знал людей такого склада – у них огненный Марс течет в венах. Они получают истинное наслаждение от страданий ближних и еще большее – от осознания того, что некому их остановить. Ни у кого не хватит дерзости прийти, схватить их за руку и крикнуть в лицо: «Что ты творишь? Разве не видишь, что превратил город в Гоморру? Разве не слышишь крики невинных?»

Тысячи идей роились в голове Кристофа, как осы. Его разум неусыпно работал днем и ночью. По ночам он почти не спал, а днем много ходил по улицам и заключал сделки легко и играючи. Вина он не пил, но чувствовал, как его опьяняет сам воздух этого проклятого места. Своих слуг он не видел, и Агата где-то пропадала целыми днями. За нее Кристоф не тревожился – девочка умела за себя постоять. Впрочем, поговорить о своем блестящем плане все же стоило. В очередную бессонную ночь он велел Ауэрхану привести ее.

– Она спит, – заверил его демон.

– Так разбуди!

Агата не выглядела сонной. Она появилась на пороге его спальни в домашнем платье с лифом, расшитым птицами. При каждом движении казалось, что крылья их колышутся, а птицы мечутся, охваченные огнем. Коса Агаты черной змеей покоилась на правом плече, пламя свечи освещало бледное, как у Ауэрхана, лицо. «А она выросла красивая», – внезапно осенило Кристофа. Почти такая же красивая, как мать, – вот где заслуга Эльзы! Но совершенно холодная, и за это пускай скажет спасибо опекуну. Он вытравил из нее все страсти, от которых когда-то так страдал сам.

Неожиданно для самого себя он взял ее за руку. Он хороший опекун. Благодаря ему Агата никогда не узнает, каково это, когда твою душу разрывают на части. Она никогда не будет ночами задыхаться и грызть подушку. Никогда по-настоящему не ощутит, что ничего нельзя сделать. Совсем ничего. До самого Страшного суда.

Агата ждала.

– Ты не спала? – спросил Кристоф. – Иди, приляг со мной.

Она забралась к нему на кровать поверх одеял и откинулась на подушки. Птицы расселись вдоль ее тела, тоже замерев.

– Вы что-то хотели?

Кристоф улыбнулся. Агата не стала спрашивать, не случилось ли чего, раз он позвал ее ночью. Слишком хорошо она знала его повадки.

– Так, небольшое дело, дитя, – он взял ее за руку. Спокойные девичьи пальцы холодили ладонь. – Хотел обсудить кое-какие мысли на твой счет.

Агата подняла пушистые брови: