Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски

Коваль ногой отодвинула табуретку к окну, села, скрестив на груди руки, и уставилась на Людмилу. Отец вышел, прикрыв за собой дверь. Когда его шаги стихли в глубине квартиры, Люся, вынув новую сигарету, заговорила:

– Ты вправе сердиться на меня, я понимаю, сама тоже не спустила бы никому. Но сейчас у тебя просто нет возможности выгнать меня отсюда, правда? Потому что иначе ты вообще никогда больше не увидишь своего любовника. И только я в настоящий момент могу помочь тебе. И ты это понимаешь, ведь не дура, раз столько раз ухитрялась выйти сухой из воды. Раз жива вопреки всему.

Марина молчала. В словах невестки была правда… И выхода не было, все как всегда. Рассчитывать больше не на кого, если Люся не поможет, то все.

А Людмила меж тем внимательно наблюдала за ней, пытаясь понять, о чем думает сейчас сидящая перед ней женщина. Они были мало знакомы, но того, что рассказывали сын, муж и свекор, вполне было достаточно, чтобы составить себе представление о ее жизни и привычках. В душе Людмила сочувствовала ей и отчасти оправдывала. То, что она высказала сегодня насчет Николая, было правдой лишь наполовину. Она была благодарна Марине за то, что та дала сыну в руки дело, которым он занимается с удовольствием. За то, что обеспечила ему уровень жизни, которого он ни за что не достиг бы здесь, в Москве. Но близость к криминалитету все же пугала. И пусть Николай в телефонных разговорах старался убедить мать в том, что он не имеет никакого отношения к бандитским разборкам и деньгам, все равно на сердце было неспокойно.

Люся не кривила душой, когда говорила, что приехала сегодня потому, что захотела этого сама. Увидев в релизе фамилию Влащенко, а потом поговорив со свекром, она четко решила, что выполнит любую просьбу Виктора Ивановича, потому что Евгений тоже принимал участие в судьбе ее сына. И даже то, что с Дмитрием у них возникали проблемы, не уменьшило ее решимости помочь. В конце концов, муж остался жив только благодаря вмешательству Марины, это она подставилась под финку Хохла…

Людмила не была склонна идеализировать своего генерала. Прекрасно знала, что тот в пылу мог наговорить и наделать такого, что нормальному человеку в голову не пришло бы. Да и свекор рассказывал, что Дмитрий ударил сестру.

– Марина, – заговорила она снова, чтобы прервать затянувшуюся паузу. – Ты меня извини, если я тебя обидела. Слова – это только слова, ведь тебе это известно не хуже, чем мне. Важно действие, а не слово.

– Я понимаю. Просто… знаешь, я выпала из жизни на три года, это очень долгий срок, – тихо проговорила Марина, глядя куда-то в угол. – Там совсем другое все… И мы там другие. А здесь ничего не меняется. Знаешь, ведь это все из-за меня. И то, что Женька сделал там, дома, было из-за меня. Я ведь толком и не знаю, что произошло, он никогда не говорил об этом, как я ни расспрашивала. Знаю только одно – он сделал это, чтобы увезти меня, спасти. Чтобы наш ребенок не пострадал.

– Кстати, о ребенке, – обрадовалась возможности сменить тему Люся. – Он Женькин сын?

– Нет, Люся, – вздохнула Коваль, обхватив себя за плечи. – Он и не мой сын, если уж говорить начистоту. Разве ты не знала? – Людмила отрицательно качнула головой. – Егор – сын моего мужа, его мать погибла, и я сделала все, чтобы его считали моим. Я не могу иметь детей, так сложилось, но Егор – все, что есть ценного в моей жизни. Я воспитываю его с десятимесячного возраста, он мне родной. Он как две капли похож на моего мужа – как же я могла позволить ему попасть в детдом, скажи? Наверное, я не образец материнства, но все равно ребенку лучше жить в семье, чем в детской тюрьме, правда?

Она перевела взгляд на замершую от неожиданности Людмилу, ожидая от нее реакции. Та молчала, пораженная признанием. Да, разумеется, она знала, что у Марины есть сын, но о том, что он не родной ей, даже не догадывалась. Вот тебе и миф о жестокой женщине, не знающей жалости и слабости…

– Да-а! – протянула Люся наконец. – Санта-Барбара… Слушай, как ты решилась-то, в своем положении, ребенком обзавестись? Ведь страшно…

– Страшно. Но я по-другому просто не могла, понимаешь? Он сын Егора… для меня не было на тот момент ничего важнее. Я слишком сильно любила своего мужа, слишком многим была обязана ему и слишком много горя причинила. Он погиб вместо меня – что еще? Эта вина будет преследовать меня до последнего вздоха, до конца жизни. И самое малое, что я могу сделать, это воспитать его сына человеком, дать ему образование и достойную жизнь.

Коваль откинула назад голову, стараясь подавить зарождающиеся слезы. Она уже давно ни с кем, кроме Хохла, не разговаривала на эту тему, никогда не открывала душу перед едва знакомым человеком. Люся поднялась с табуретки, подошла и прижала Марину к себе, уткнувшись лицом в ее волосы: