Хозяин

Автодорожка с тремя трупами, как же! Трупа было всего два. Третий был совсем не автодорожка. Но непосвященным об этом знать не обязательно. Знали менты, и знали очевидцы. Но очевидцы поговорят-поговорят, да успокоятся. А менты… Я даже не знал, станут ли они раскручивать последний выстрел Бэка в отдельное производство. Возможно, водилу грузовика им будет проще списать, как еще одну жертву аварии. Впрочем, нет. Бэк стрелял из того же ствола, из которого часом ранее были убиты Маленький Боря и этот, как его… Глобус. Слишком благодатный материал. Тем более что Бэк мертв. На него и его пушку можно будет повесить все, что угодно — возразить они уже не смогут.

Я остановился на пятом этаже перед дверью, над которой светилась надпись «Реанимация» и надавил на ручку. Дохлый номер. Чужие здесь не ходят, а свои в такое время давно дома, чаи распивают.

Но остановить меня было уже невозможно. Раз я приехал сюда и даже умудрился просочиться мимо сестры на первом этаже, то с какой радости буду останавливаться, когда до цели осталось всего ничего? И я тихо, но настойчиво, принялся долбиться в стекло. Словно дятел, хотя сравнение и не радовало.

Нудное, откровенно, занятие, на которое я затратил добрых пять минут. Стучись я погромче, и меня, наверное, услышали бы раньше. Но я рассудил, что тут все-таки больница, а не бордель. Потратил кучу времени, зато сэкономил нервы больным и персоналу. Гуманист хренов.

Когда дверь наконец распахнулась, я даже отшатнулся. Не потому, что произошло это неожиданно, — хотя и это тоже, — а потому что передо мной предстало нечто, перед чем даже сестра с первого этажа выглядела писанной красавицей.

Высокая, — с меня ростом, — тощая и плоская. В очках о сорока, как минимум, диоптриях. Сообразив с десяток лет назад, что мисс мира ей не бывать, она напрочь перестала краситься и делать какие бы ни было прически. Сейчас ей было около тридцати. Она и выглядела на тридцать. Но — на очень страшные тридцать.

— Э-э… — растерянно проблеял я, глядя на нее.

— Чего надо? — голос, как ни странно, оказался много лучше внешности. Но он был злой, этот голос, так что общее впечатление не изменилось.

— Девушку повидать хотелось бы, — я, наконец, взял себя в руки.

— Имя! — потребовала она.

— Михаил! — быстро среагировал я.

— Не повезло девушке с именем!

— Это, вообще, мое имя!

— А у нее какое?

— А я откуда знаю?!

— Здрасьте! — медичка подбоченилась. Получилось не очень, потому что бедер у нее не было. Но общий смысл был понятен.

— Здрасьте, — я не стал спорить. — Да вы в курсе должны быть. Она после автодорожки, что сегодня в центре города была. На бульваре Молодогвардейцев. Где три трупа еще.

Медичка слегка оттаяла и даже позу изменила. В том смысле, что сняла руку с несуществующего бедра. За толстыми стеклами очков мелькнул огонек интереса:

— А кто вы ей?

— Кто я ей? — я слегка растерялся. — Наверное, никто. Я друг того таксиста, который вез ее и который погиб.

— А для чего вам девушка? — удивленно спросила она.

— Не знаю. Просто порыв души. Может, во мне талант открылся и я взглядом на расстоянии гематомы рассасывать умею. А может, чтобы моему другу на небе спокойнее было. Это просто импульс, эмоции, понимаете? Ну разрешите, а?

С полминуты медичка молчала. Просто таращилась на меня, и молчала. Я даже забеспокоился — а ну, как у нее внезапный приступ амнезии приключился? Что, если она сейчас из всех слов только «Наливай!» помнит?

Но медсестра заговорила. И голос ее, на удивление, стал мягким и теплым. Разительный контраст с внешностью.

— В принципе, время для посещений давно прошло, — сказала она. — И вообще у нас не принято. Постороннее лицо в реанимации…

— Кто постороннее лицо? — я не вытерпел. — Это я — постороннее лицо? Да я друг того самого таксиста, который…

— Я это уже слышала, — перебила она. — Я разрешу вам посмотреть на нее. В палату не пущу — у нас там стерильность и все такое прочее. С порога полюбуетесь, — и сделала шаг в сторону, пропуская меня.

Я протиснулся мимо нее и спросил заговорщицким шепотом:

— А где она лежит?

— В третьей палате, — медичка повозилась с дверью, запирая ее. — Я покажу.

Развернулась и пошла по коридору. Я, на цыпочках — за ней. Напротив третьей палаты она остановилась, открыла дверь и поманила меня. Я подкрался и заглянул внутрь.

Там царил полумрак. Горел только тусклый ночник. Девчонка лежала на каталке, вся опутанная какими-то трубками и проводами. Голова была повернута в нашу сторону, но глаза закрыты. Кожа на костях черепа натянулась, под глазами отчетливо проступали темные полукружья. И все это — в тусклом свете того самого ночника. Жутковатое зрелище.

— Без сознания? — спросил я.

— Спит, — пояснила медичка. — Под уколами.

Я отступил назад и прикрыл за собой дверь. Посмотрел медичке в очки, полюбовался своим искаженным до неузнаваемости отражением и, расчувствовавшись, сказал:

— Спасибо, доктор!