Хозяин берега

Паук сдвинулся в сторону, работая длинными, переломанными в суставах членистыми лапками. Его действия напоминали работу крохотного экскаватора с программным устройством.

— Он опасен? — спросил я.

— Очень. Тяжёлое отравление, гангренозный распад ткани в месте укуса. — Анна не двигалась. — Судороги, порезы, коматозное состояние. Иногда смерть.

Я взялся за угол подушки, смахнул паука на пол. Это сразу придало ему активности. Членистые лапки каракурта задвигались, тонкая, как комариная, передняя часть конечности быстро, словно палка слепого, исследовала место для следующего шага.

Я раздавил его и смёл ядовитые останки в ведро. Потом вместе с Анной мы внимательно осмотрели постель, все вещи и книги, перетряхнули мою одежду. У неё испортилось настроение.

— Хочешь — поставим кофе? — предложил я.

— Давай… В детстве из-за них мы спали на кошме. Отец и мать говорили, что каракурт по кошме не может передвигаться. А мать ещё говорила, что, если спишь во дворе, нужно положить вокруг аркан из бараньей шерсти. Каракурт не переносит запах барана…

— Я обязательно куплю бараний тулуп, и мы будем на нём спать. — Я привлёк её к себе. Моя рука попала в вырез её тяжёлого платья и ощутила пружинистую упругость груди, шелковистую нежность кожи — я словно коснулся холки молоденького пугливого жеребёнка. — Тогда паук больше не приползёт.

— Он и так не приползёт…

— Почему?

Она грустно посмотрела на меня.

— Каракурты в Восточнокаспийске не водятся, милый.

— Ты считаешь, что он не мог сам попасть в комнату?

— Ты не представляешь, чего ты сегодня избежал… Я молча смотрел на неё.

— Я знаю моего бывшего супруга. Если я останусь с тобой, он уничтожит нас. Сгноит моего дядю в тюрьме.

— Какой же выход?

— Мне уже дали понять, что именно я должна делать. Утром меня вызывали в облвоенкомат. Для них я специалист по огнестрельным ранениям.

— Что им нужно от тебя?

— Мне предложили работу.

— Не здесь?

— Нет.

— Афганистан? Она помолчала.

— Я дала согласие.

Реальность настигла меня. Мы жили в суровом мире, который нам долго представляли идиллически-безмятежным, лучшим из миров… Жили так долго, что и сами в конце концов чуть не поверили в это.

Наша областная мафия боролась против меня так, словно я был не прокурором, а преступником, объявленным вне закона. Мне готовили нечаянную смерть; ближайший родственник моей подруги, а теперь и она взяты были в качестве заложников. Командно-бюрократический аппарат на всех уровнях всегда точно копировал методы и приёмы вышестоящих.

— Когда ты едешь? — спросил я.

— Завтра. Вернее, сегодня. Дневным паромом.

— Ничего не понимаю. Ты шутишь!

— Я не шучу. Умоляю: не приезжай меня провожать. Иначе я не выдержу. Я спешила, чтобы проститься… Я выключил чайник, он так и не успел закипеть. Анна с жалостью взглянула на меня.

— Ляжем под одеяло… — Она потянула меня за руку. — Каракурт больше не приползёт. Ничего не страшно, когда под одним одеялом…

В областную больницу, к капитану Мише Русакову, меня не пустили — было ещё рано.

Тенистый, с цветами, двор по другую сторону решётки показался мне райским уголком рядом с пыльной, побитой машинами дорогой и хилыми саженцами вдоль тротуара. Я не удивился бы, различив под деревьями гуляющих фламинго или павлинов.

«Недавно ещё я мог увидеть здесь Анну…» — подумал я.

Вместо неё я заметил двух девочек-подростков.

— Девочки, — позвал я. — Пожалуйста, узнайте, как здоровье капитана Русакова. Чистая хирургия, вторая палата…

— Миши? — Одна из девочек погремела спичечным коробком. — Он в порядке.

— Точно?

— Мы заходили — ему тоже не спится… А у вас нет сигарет? Не беспокойтесь: мы совершеннолетние. У меня были сомнения на этот счёт.

— Не курю.

— А вы захватите, когда ещё раз поедете! — предложила вторая подружка. — Мы будем ждать.

Я сел за руль, помахал им, и они тоже подняли худые девчоночьи руки, на треть высовывавшиеся из коротких больничных халатов.

Капитан «Александра Пушкина» поправлялся — это согрело мне душу.

У меня больше не было причин оставаться в Восточнокаспийске. Кто-то верно рассчитал — пока Анна была здесь, я не принял бы новое назначение. Мне нанесли удар со стороны, откуда я меньше всего ожидал.

— Как вы относитесь к проблеме снежного человека? — спросил Гарегин, накладывая мне на лицо тёплые ухоженные пальцы.

— Есть что-нибудь новое? — осторожно спросил я. — Мне казалось, что вопрос давно решён.

— Разве вы не читали в «Восточнокаспийском рабочем»? — Гарегин на секунду даже задержал бритву.

«Восточнокаспийский рабочий» в надежде на новых подписчиков то живописал кладбища африканских слонов, то освещал аварию истребителя где-нибудь в Небраске. Теперь вот — снежный человек…

— Видимо, я пропустил.

— Два английских туриста видели его своими глазами, — поведал Согомоныч. — Они стояли совсем близко. Как от этой двери до зеркала… Он был хорошо виден. Волосатый, уши белые. Босиком…

— А почему уши белые? — Я заинтересовался.

— Я думаю, отморозил. Мой дед тоже отморозил уши. И они у него до конца жизни оставались белыми. И не только уши.

Я деликатно промолчал.