Хозяин берега

Агаев показал, в частности, что знал Баларгимова как человека ранее судимого и по долгу службы — в порядке предупреждения новых преступлений с его стороны — иногда бывал у него дома с беседами профилактического характера, о чём всегда составлял справки. Он поражён, узнав, что Баларгимову в течение трёх лет удавалось открыто в три смены снаряжать лодки за осетровыми и продавать улов на берегу. Свидетельские показания против себя Агаев рассматривал в качестве мести ему за партийную принципиальность при выполнении служебного долга, как отплату за нежелание идти на компромисс с браконьерской мафией.

Я был ещё в дежурке, когда с самыми свежими новостями приехал Хаджинур Орезов — в последнюю минуту, по рекомендации Балы, его тоже включили в следственно-оперативную группу.

Мы поднялись ко мне.

— Бураков п о п л ы л… — сообщил Хаджинур, когда мы остались вдвоём.

— Начал давать показания?

— Пока нет. Но просил дать подумать…

— Да-а…

Главари восточнокаспийской мафии, снимавшие процент с браконьерской ловли осетровых, конечно, никогда не контактировали непосредственно с шефом лодок, поручая это кому-то в самом низу.

Судя по всему, этим и занимался Бураков. По приказу Агаева он взимал ежемесячную дань, сообщал браконьерам о повышении «налога», организовывал уничтожение лодок наиболее строптивых и несговорчивых.

Теперь всё упиралось в его показания.

«Поплывёт Бураков — и следствие выйдет бог знает на какой уровень! Умолчит — примет весь удар на себя. Нет, Буракову не выдержать очных ставок с браконьерами, которые давали ему деньги…» — подумалось мне.

— Он уже в тюрьме?

— Да.

— А что начальник рыбинспекции?

Цаххан Алиев снова оказался хитрее и удачливее всех — в час, когда следственно-оперативная группа покинула Дом рыбака, он, предупреждённый кем-то, обманом захватил катер на воздушной подушке — «гепард», принадлежащий заповеднику, и скрылся.

— Если по тихой воде да не подвели рубчатые ремни, он куда хочешь умотал… — Хаджинур был возбуждён, как гончая, почувствовавшая азарт псовой охоты, опьяняющую радость преследования и гонки. — Сейчас, наверное, уже на Кавказе. А может, в России…

Дела Хаджинура складывались удачно — руководители группы заметили сметливость и трудолюбие молодого лезгина — за его судьбу, по крайней мере на данном этапе, можно было не беспокоиться.

Он ушёл, а я всё сидел за столом.

Тайное становилось явным. Преступления, совершённые группой, как обычно, раскрывались все одновременно.

— Игорь Николаевич! Не забыли? — Гезель в дверях показала мне на часы. — Может, лучше раньше приехать? Они не любят, когда опаздывают!

— Сейчас еду. Мне надо ещё заскочить на набережную… Бала не появился?

— Нет. Я звонила — дома его тоже нет.

Садясь в машину, я увидел у ворот отца Умара Кулиева вместе с его снохой — они проводили теперь много времени у нас во дворе, ожидая известий.

Он пожелал мне счастливого пути, а его строптивая спутница, похоже, наконец улыбнулась.

Анна уезжала паромом «Советская Нахичевань». Я наблюдал с верхней дороги. Мелкая пыль, принесённая ветром, в городе была совсем незаметна, но, глядя сверху, можно было заметить, что он весь в дымке — небольшой, уютный, опущенный в неглубокое седло между двумя вершинами, названными в честь царских генералов — путешественников и топографов.

Паром медленно отвалил. На причале было пусто и голо. Надрывно прокричал маневровый паровозик внизу, тащивший игрушечные платформы с контейнерами.

«Познай самого себя!» — говорили древние. В школе я не раз смеялся над заблуждением мудрецов: да что может быть проще! Разве я не знаю, что у меня на уме? Куда собираюсь сегодня? Завтра? «Познать другого!» — вот проблема! Кто он? Какие у него намерения?

Святая простота! Что я знаю о себе? Не буду ли я всю оставшуюся жизнь мечтать об Анне, как об утерянном рае, утраченном навсегда отчем доме?

Не оглядываясь, стартовал я в нашей прокурорской «Ниве» кратчайшей дорогой — через перевал — и уже через несколько минут был в центре Нахалсгроя, у парикмахерской Гарегина.

Но что это? Согомоныч стоял на своём традиционном месте, только на этот раз он смотрел внутрь здания, словно не решаясь войти. Представитель частного капитала слышал шум подъехавшей машины и даже, как мне показалось, на мгновение глянул в мою сторону, прежде чем отвернуться.

Я вышел из машины, подошёл ближе, и мне открылась картина варварски уничтоженной парикмахерской.

Дверь частного предприятия была высажена, она так и стояла с отжатым ригелем замка; окна разбиты. Внутри злоумышленники разбросали, затоптали, побили всё, что попалось им под руку.

— Надо вызвать милицию. — Я тронул Согомоныча за плечо.

— Нет, — он отвёл глаза. — У нас так не Делается. Нужно сделать вид, что ничего не случилось, — он взглянул на меня. — Жаль только, что я не могу теперь по-прежнему заниматься вашей головой…

Это был ещё один мой заложник, попавший в беду. Расположение ко мне навлекло несчастье на его заведение.

Я отошёл к машине. Постоял, прежде чем сесть за руль.