— Не плохо! — рявкнул Аникеев. — Медовуху в предбанник неси!
Кулешов старательно обработал веником грудь, ноги и, перевернувшись на живот, крикнул:
— Спину, отец! Не жалей!
«Да уж не пожалею! — подумал Никита Иваныч, хватая веник. — Отделаю!»
И началось избиение. Никита Иваныч хлестал веником с придыхом, будто дрова рубил. Широкая спина гостя уже алела и становилась деревянной. Особое удовольствие доставляло Никите Ивановичу бить Кулешова по плоской заднице. Задыхаясь от жары и пересиливая головокружение, он молотил ее с оттяжкой, изобретательно, пока ягодицы не стали как два помидора. Гость что-то заподозрил, и, перервав однотонное мычание, выдохнул:
— Поясницу, родимый, лопатки…
«А получай, осушитель проклятый! — твердил про себя старик. — Н-на, н-на! Схлопотал? Ага! Н-на, н-на, сучий ты потрох! Я тебя вылечу! Покраснеешь! Дорого тебе болото станет! Это не пустыня тебе, вредитель окаянный!..»
Веник уже порядком обтрепался и его охвостья секли немилосердно. Сам Никита Иваныч бы уже не выдержал, заорал бы давно и слетел с полка. Но гость не только терпел — еще и радовался, дьявол изуверский! Никита Иваныч уставал, слабели руки, горели от зноя легкие. Выдержал он на одном самолюбии…
— Твой черед, отец, — пролепетал Кулешов и, блаженно улыбаясь, свалился на пол, затем на карачках выбрался в предбанник.
Дед Аникеев распластался на полу и несколько минут лежал полумертвый. Париться уже не было сил. Кровь клокотала во вздувшихся венах, тупо отдаваясь в голове. «Ну и бугаище, — ругался про себя он. — А еще желтый, гад, будто болезный какой…»
— Помочь, отец? — через дверь спросил Кулешов. — Может, подбросить надо?
Никита Иваныч схватил веник и торопливо стал хлопать им по мокрому полу. Для видимости.
— Не надо, — ответил он. — Сам справлюсь!
Приподнявшись на локтях, он шуганул полковша воды на каменку и снова упал на живот, будто гранату бросил.
— Эх-х-х! — крикнул он, снова принимаясь колотить веником пол. — Хорошо-то как, едрит-т-твою… В жисть такого пару не было!
Намахавшись облезлым уже веником-голиком, Никита Иваныч забросил его под лавку и, шатаясь, вылез в предбанник. Там, на чурбаке, стояло ведро с медовухой, и старику одного взгляда хватило, чтобы понять, что Кулешов умеет осушать не только болото. Сам он сидел в ярких малиновых пятнах по всему телу и утирал жидкий пот. Никита Иваныч опрокинул кружку холодной черной медовухи и выплюнул кусочек воска.
— Ух-х, — выдохнул он. — Давненько такой баньки не пробовал.
— Да-а, — подтвердил гость. — Шкуру как спичкой жжет.
— Погоди, еще не то будет, — успокоил его старик. — Курнем вот, и по второму заходу, — он свернул папиросу, обсыпав голые колени махоркой. — Самый вкус только по второму заходу бывает.
Немного отдышались, покурили.
— Слушай, Никита Иваныч, — вдруг сказал Кулешов. — Сколько тебе пенсии платят? Рублей сто есть?
— Есть, — соврал старик. — Даже поболее.
— Давай ко мне сторожем? Я на болоте вагончик поставлю. Платить буду хорошо, не пожалеешь. А охранять только ночью, с девяти до шести.
— Зачем тебе сторож на болоте? — удивился Никита Иваныч. — Там воровать некому.
— Воровать-то не воруют пока, но пакостят, — признался Кулешов.
— Ну?! Вот так штука!
— Да-а, — отмахнулся гость. — Какой-то гад напакостил…
— А как?
— Два дня трактора завести не можем, — гость заговорил с обидой. — Глохнут и все, хоть убейся. Все до одного.
— То-то я думаю: чего они не гудят? — озабоченно сказал Никита Иваныч, но сам обрадовался и немного опешил. — Может, искры у них пропали, у тракторов-то? У меня «Дружба» есть, так у нее частенько…
— Какая к черту искра? — возмутился Кулешов. — Все в порядке, а не работают. Даже пускачи не заводятся… Мозги аж набекрень. Откровенно сказать, я сначала на тебя подумал, — признался он. — Проверил, а ты, говорят, из дома не выходил.
— Не выходил, — сказал Никита Иваныч. — У старухи спроси.
— Ты, случаем, не знаешь, кто это мог? А? — гость цедил медовуху сквозь зубы. — Может, тут у вас кроме партизан и диверсанты есть?.. Понимаешь, отец, в чем соль: за ту стрельбу на дороге я, естественно, докладывать не стану и в милицию не пойду. Пустяки. А за эту пакость отвечать придется по большому счету, у нас план. Это уже уголовщина. Скоро сюда автоколонна придет, торф вывозить, а его — тю-тю… Не знаешь?
— Знаю, конешно, — уверенно сказал старик, а сам ахнул про себя: во дает кто-то! Во молодец! Только кто? Пухов? Видякин?
— Деревенский, ваш? — быстро спросил Кулешов, почесывая малиновую грудь и ляжки.
— Наш, да только он не в деревне живет, на болоте…
— На болоте? — гость перестал чесаться. — Любопытно… Кто это?
— Хозяин. Его работа.
— А фамилия как?
— Хрен его знает, нету у него фамилии. Хозяин и есть Хозяин. Лунная ночь будет — может, и увидите если удачливые.
— Не понял? — гость свел брови, и ямка на подбородке проступила сильнее.
— Картину у Ирины видал? Зверюга такая нарисована?.. Он. Можешь у Ирины спросить, она его видала недавно.