Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник)

– Лицо моего мальчика было обезображено этим ударом, и данное обстоятельство послужило поводом для новых издевательств офицера. Кстати, капитан, у вас сейчас уже смешное лицо. Если бы ваш полковник увидал вас сейчас, то он, наверное, подумал бы, что вы побывали в хорошей переделке. Однако я возвращаюсь к моему рассказу. Молодость и несчастное положение моего сына тронули сердце одного добросердечного майора, который дал ему взаймы под честное слово десять наполеондоров. Эти десять золотых монет я возвращаю вам, капитан Баумгартен. Иначе я поступить не могу, так как имя доброго майора мне неизвестно. Я глубоко, сердечно благодарен за доброе отношение к моему сыну.

Гнусный тиран, однако, продолжал сопровождать военнопленных до Дорлаха и далее до Карлсруэ. Сына моего он продолжал обижать и оскорблять всячески. Его сердило то, что мой мальчик держал себя гордо. Он не хотел выказывать притворной покорности этому немцу, он был горд, в нём жил дух хозяев Чёрного замка. И знаете, что делал с моим сыном этот подлый негодяй? О, клянусь, кровь его ещё обагрит мою руку!.. Он награждал моего мальчика пощёчинами, бил его, вырывал волосы у него из усов… Он с ним поступал… вот так… вот этак… и опять-таки вот так!

Напрасно капитан Баумгартен силился вырваться и спастись. Он был беспомощен в железных руках страшного гиганта, который истязал его всяческим образом. Когда ему наконец удалось подняться на ноги, граф снова швырнул его в кресло. Капитан был окровавлен, кровь заливала ему глаза, он ничего не видел перед собою.

Не помня себя от гнева и стыда, несчастный офицер теперь громко рыдал.

– Вот и мой сын так же плакал от бессильного унижения, – продолжал владелец Чёрного замка. – Надеюсь, вы теперь хорошо понимаете, как ужасно чувствовать себя беспомощным в руках дерзкого и бессовестного врага. Сын мой наконец прибыл в Карлсруэ. Лицо его было совершенно изуродовано злым надсмотрщиком. В Карлсруэ в нём принял участие один молодой баварский офицер. Капитан, ваши глаза в крови. Позвольте мне обмыть ваше лицо холодной водой и обвязать его этим шёлковым платком?

Граф сделал движение к немцу, но тот отстранил его:

– Я в вашей власти, чудовище! Вы можете надо мною надругаться, но ваше лицемерное участие невыносимо.

– Я не лицемерю, – отвечал тот, – я только рассказываю события по порядку. Я дал себе слово рассказать историю моего сына первому немецкому офицеру, с которым мне придётся поговорить t^etе-`a-t^etе [90]. Однако о чём я вам говорил? Да, о баварском офицере из Карлсруэ. Мне очень жаль, капитан, что вы не хотите воспользоваться моими слабыми познаниями в медицине. В Карлсруэ моего сына заперли в старые казармы, и в них он прожил две недели. По вечерам он сидел у окна своего каземата, а грубые гарнизонные крысы издевались над ним; это было самое худшее для сына в Карлсруэ. Кстати, капитан, мне кажется, вы сейчас не на розах покоитесь? Вы вздумали затравить волка, а волк вас самого схватил за горло зубами, не правда ли? Как красиво у вас вышита рубашка, должно быть, её жена вышила? Жаль мне вашу жену, капитан. Впрочем, чего её жалеть? Одной вдовой больше, одной вдовой меньше – не всё ли равно! Да, впрочем, она сумеет скоро сыскать себе утешителя. Куда ты лезешь, немецкая собака, сиди смирно! Ну, я продолжаю свою историю. Просидев две недели в казармах, мой сын и его товарищ бежали. Не стану вам рассказывать об опасностях, которым они подвергались, ни о лишениях, которые им приходилось терпеть. Достаточно сказать, что они шли в одежде крестьян, которых им посчастливилось встретить в лесу. Днём они где-нибудь прятались, а по ночам шли. Добрались они таким образом до Ремильи во Франции. Им оставалось пройти милю, одну только милю, капитан, для того, чтобы быть в полной безопасности. Но как раз тут их захватил уланский патруль. Ах, как это было тяжело, не правда ли? Ведь это значило потерпеть крушение у самой гавани.

Граф два раза свистнул, и в комнату вошли три дюжих мужика.

– Эти крестьяне будут играть роль моих уланов, – сказал граф. – Продолжаю свою историю: капитан этих уланов сразу же сообразил, что имеет дело с переодетыми в штатское французскими офицерами, и велел их повесить без суда и следствия… Жан, я думаю, что средняя балка будет в самый раз!

Через одну из дубовых балок в потолке была перекинута верёвка с петлёй. Несчастного капитана схватили, потащили… Ещё миг – и верёвка стянула ему шею. Мужики схватились за другой конец верёвки и остановились, ожидая дальнейших приказаний. Офицер, бледный, но спокойный, скрестил на груди руки и вызывающе взглянул на своего истязателя.

– Вы теперь лицом к лицу со смертью, капитан, – произнёс граф. – Губы ваши шевелятся, я догадываюсь, что вы молитесь. Мой сын тоже молился, приготовляясь к смерти. Но совершенно случайно на место происшествия прибыл командир полка. Он услышал, как мой мальчик молится за свою мать, и это его тронуло: он сам был отец…