Хозяин Древа сего

— Как обычно, повелевает пастушками, — ответил тот, скабрезно ухмыляясь. — Решил, что у меня ему это удобнее. Вообще-то, прав — отсюда может общаться со своими преданными во всех Ветвях одновременно, и выбирать, кого бы ввести в этот вот тесный круг. Извращенцем стал в последнее время полным — раньше просто имел все, что шевелится, а теперь интеллектуальными забавами увлекся: выбирает самых старых, упертых и уродливых придурков из своей шоблы, переселяет сюда, дает им вот такие аппетитные тела и ублажается вовсю. А между делом они его развлекают результатами своих теологических изысканий — его это очень забавляет, говорит, сам в жизни не придумал бы про себя эдакой ахинеи…

Свирель смолкла, замер и танец, утомленный музыкант рухнул на травянисто-цветочный ковер. Однако смуглянка успела сесть раньше него, подставив ему под голову свои довольно пышные бедра. Парень поерзал, устраиваясь, плотоядно ухмыльнулся и страшно заворочал глазами, приведя тем самым в трепет все пестрое женское общество. В воздухе разлилось благоухание жасмина, почти перекрывшее серный запашок. Очнулись от транса и птицы, вместо аплодисментов разразившись нестройными воплями. В унисон им заголосили девицы, взволнованным хором взывая:

— О Всепревлекающий, подари нам свое ярко сияющее трансцендентное тело, изящно изогнутое в трех местах! Покори нас силой своих бедер, Безумный слон, плавающий в реке любви сердец возлюбленных!

Парень важно покивал головой и притянул ближайшую девушку за ногу, другой рукой вознамерившись спустить желтые свои штаны. При этом девица, на коей он возлежал, не повела и бровью, продолжая сидеть неподвижно, лишь улыбка мелкой ящеркой проскальзывала по ярким губам. Но тут заорал Дый:

— Эй, Синяя харя, хорош Кама-сутру устраивать, подожди уж, пока пройдем!

Обнаружив, что работает на глазах у зрителей, любвеобильный юноша резво вскочил на ноги, поправил штаны и низко склонил перед Дыем увенчанную митрой голову:

— Нам нет прощения, великий сахиб, ибо мы с гопи так увлеклись игрой, что не заметили вас… Со всем смирением умоляю не гневаться.

— Да ладно, — с усмешкой снизошел Дый. — Ты ж у нас блаженненький, что уж на тебя гневаться. Давай, сносись со своими девахами, не стесняйся, а мы постоим, полюбуемся.

— Я не смею в вашем присутствии, сахиб, но, если это доставит вам удовольствие…

— Не доставит, пошутил я, — рявкнул Дый и синее лицо парня выразило явное облегчение.

— Здравствуй, братец по Ордену, — повернулся он к Варнаве. — Рад видеть тебя здесь.

— Здравствуй и ты, — мрачно произнес Варнава, не испытывая никакого желания

поддерживать разговор с этим существом.

Синий див в свое время воспользовался системой культов, родившихся в недрах таинственного треугольного субконтинента, а после широко распространившихся в стволовой зоне раннего Человейника. В Ветвях он торжественно играл роль верховного божества, почитавшегося этой религией, с одной лишь целью — насытить невероятную похоть, в течение его продленной жизни только возраставшую. Варнава познакомился с ним в период своего увлечения духовной экзотикой, будучи известным храмовым певцом, автором экстатических гимнов, пытающимся постигнуть смысл вселенской любви. Однажды божество, которое он воспевал больше ста лет по хронологии той Ветви, явилось ему в лесу, и Варнава испытал тошнотворное разочарование, убедившись, что перед ним не манифестация абсолюта, а пошлый Продленный, правда, из Изначальных. Они немного побеседовали, прохладно расстались, и Варнава отправился в другую Ветвь, где занялся чем-то еще. Впрочем, перед этим он вернулся к своему ашраму и от досады написал огромными буквами на глиняной стене: «аццкий сотона аддай МОСК!!!LL», использовав в качестве краски свежий коровий навоз, которого там было полно. Позже до него дошли слухи, что исчезновение его было признано чудесным, а по поводу сокровенного смысла «Гимна певца а секко», как назвали в Ветви его хулиганскую выходку, написаны тома исследований. Надпись регулярно с благоговением подновлялась тем же красителем и облагораживала ашрам не одну сотню лет.

Варнава бросил несколько сухих слов склоненному божку и отвернулся, Дый же внушительно произнес:

— Ты, начальнег пастушек, играй, да не заигрывайся. Пристойность блюди, аки гостю прилично.

После чего двинулся мимо живописной группы. Божок продолжал унижаться,

захлебываясь уверениями в полном уважении. Девицы возмущенно отвернулись от столь непристойной картины, очевидно, утешаясь мыслью, что стали жертвами демонической иллюзии. Одна громко и монотонно повторяла:

— Если господин наш решит обмануть человека, никто не сможет превзойти его в коварстве…