Хозяин Яузы

– Может, тебя маленьким, в прежней жизни еще, до Катастрофы, на дачу возили – вот и вспоминаешь теперь те электрички. И на метро небось доводилось ездить с матерью.

По-своему логичное объяснение дал Леха Фейсконтроль, когда однажды случилось им вместе выпить:

– На самом деле это значит, что фигово тебе живется. И видишь ты во сне поезд, потому что тебе хочется, чтоб он увез тебя куда-нибудь отсюда к чертовой матери.

– И что делать? – тупо спросил Федор.

– Эх, братан, а кому сейчас легко? – вопросом на вопрос ответил Леха. – Терпи.

В тот вечер Федор снова напился. А протрезвев, начал собираться.

– Ты куда это? – спросила Вера.

– Да вот, дела кое-какие наметились, – уклончиво отозвался Федор. – А то совсем засиделся.

– Ну, сходи, конечно, чего на месте сидеть. Под лежачий камень вода не течет, – с готовностью поддакнула Вера. И видно было – она не знает, радоваться ей или нет, что он, наконец, проявил интерес к чему-то. Она теперь словно караулила его, следила – он и думать о своем в ее присутствии боялся, чтоб она не прочла мысли у него по глазам.

Федор и впрямь решил сходить на Новокузнецкую, потолкаться среди народа, узнать последние новости. Надо было, наконец, чем-нибудь заняться, чтоб не скиснуть совсем.

Он посидел возле блокпоста, дожидаясь попутчиков, – конечно, туннель вроде не особо опасный, но мало ли. Вспомнились слова Данилы: «На бога надейся, а сам не плошай». Тут подошла группа челноков, мелькнуло знакомое лицо – этому мужику Федор помог купить партию грибного чая довольно выгодно. И Федор отправился с ними.

Они довольно быстро добрались до южного зала Третьяковской. Станция была похожа на Китай – такой же светлый зал, массивные четырехугольные колонны. Федор покосился в сторону перехода в центре станции, наглухо замурованного. Он вел в южный зал Третьяковки, куда уже давно никто не наведывался. Самым страшным наказанием считалось быть отправленным туда – ибо то был путь в один конец.

Южная Третьяковка не была вовсе необитаемой. Тот, кто отважился бы войти в темный зал, быстро понял бы, что он не пустует. Приглядевшись, он увидел бы тлеющие угли, принюхавшись, уловил бы запах дыма и жареного мяса. Человеческого мяса.

Здесь обитали морлоки. Отсюда брал начало Мертвый перегон, ведущий на Марксистскую. Никто не знал толком, что там творится, редким смельчакам удавалось оттуда вырваться. Но все были уверены – там поселилось зло.

Федор невольно поежился. Хорошо, что проход заделали. А вот на Новокузнецкой проход в южный зал Третьяковки замуровывать не стали. Там поставили прочные двойные двери, затянутые металлической решеткой, посадили караульных. Пожалуй, это было разумно – лучше было знать, что творится на проклятой станции. По слухам, караульных часто меняли – подолгу там не выдерживали даже самые закаленные и непробиваемые. От зловещей ауры Мертвого перегона напрочь сносило крыши у самых отпетых мерзавцев.

Федор пообщался со знакомыми на Третьяковке и уже совсем было собрался обратно, как вспомнил слова Нели: «Кто любит хороший шашлык, идет в кафе «Грев» на Третьяковской».

«Зайти, что ли, раз я все равно тут рядом», – вяло подумал он.

Над входом в кафе «Грев» – большую матерчатую зеленую палатку – висела картонка с криво написанными углем буквами «Перерыф». Федор чертыхнулся. Открыть могли и через пять минут, и через пятьдесят – торопиться хозяину было явно некуда. Не искать же его теперь по всей станции? Федор подумал – а не плюнуть ли на эту затею? На что ему, в самом деле, старик с девчонкой? И все же любопытство пересилило – он решил дождаться хозяина. А чтобы скоротать время, отправился на Новокузнецкую. Она была под контролем другой группировки, и обычно со всех брали плату за проход – три пульки. Но Федору здесь слишком многие были обязаны, и его пропускали по знакомству.

Новокузнецкая сильно отличалась от Китай-города. Видно было, что над оформлением этой станции трудились долго и вдумчиво. Между массивными квадратными проемами арок, отделанными бежевым с прожилками камнем, стояли скамьи с высокими спинками, оканчивавшимися затейливыми завитушками. Скамьи тоже были сделаны из камня – наверное, оттого и сохранились до сих пор, хотя кое-где были уже нацарапаны неприличные слова. На потолке разноцветными камушками были выложены рисунки. Вдоль зала стояли в ряд через равные промежутки светильники на длинных ножках. И хотя тут стоял такой же гвалт, как на Китае, Федору казалось, что даже девчонки здесь красивее. Многие девчонки здесь знали его, и знали, что он живет с Веркой, так что не особо навязывались, зазывали больше для порядка.