Хозяин корабля

— В таком случае, — сказал Хельвен, — берём курс на злосчастный остров.

— Делайте, — прибавила Мария. — В том случае, если этот торговец окажется слишком ужасен, у меня будет свобода в сумке.

Приняв решение, они заторопились вернуть остров, на котором шептали родники. Мысль о живой воде заставила их забыть учение Ван ден Брукса, калек и даже розовое лицо проказы.

Они потратили всё остатки сил на то, чтобы грести всю ночь. Хельвен делал вид, что ориентируется по звёздам. Мария Ерикова заняла место профессора, который, полумёртвый, повис на вёслах. Эта ночь показалась им бесконечной. Они никогда её не забудут.

«На рассвете, — думали они, — мы увидим землю.»

Но на рассвете их взорам предстали морские просторы голых волн. Горизонт был пуст, небо обладало неизменным великолепием.

Хельвен содрогнулся.

— Боюсь, — прошептал он, — нас отнесло течением.

— В таком случае, — серьёзно сказал профессор, — я напишу завещание.

Он вырвал лист из блокнота и взял свой стилограф.

— Тот из нас — это точно буду не я — кто сомкнёт глаза последним, тот, кто сохранит ещё хоть какую-то стойкость, когда его спутники уже обратятся в прах, соберёт все оставшиеся силы, напишет наши злополучные имена и дату нашей гибели и доверит печальный документ, осторожно завёрнутый в это вместилище, — он указал на бочонок рома, — морю, которое станет нашей могилой.

Мария Ерикова горько заплакала.

— Как жаль, что у нас нет бутылки, — сказал Леминак. — Тогда всё было бы совсем по традиции.

— Пусть наш пример, — прибавил доктор, — сохранит кого-нибудь от неблагоразумных мореплавателей!

Он нацарапал несколько строк, после чего, стоически, как Катон, накрыл голову носовым платком и растянулся на дне лодки.

Хельвен в порыве отчаяния снова схватился за вёсла. Лицо его было бледно, но раскрашивалось остатками энергии.

Мария восхищалась им и возлагала на него всю свою надежду. Леминак, хотя и был изнурён, собрал всё своё мужество и помогал спутнику…

К полудню гребцы, поглощаемые жаждой, мокрые от пота, с окровавленными руками, бросили тяжёлые вёсла. Застонали уключины, и лодка завертелась на вялых гребнях волн.

Солнце легло «в преступные варенья»6, и лёгкая дымка подёрнула вдохновляющий сонеты диск. Это были лишь тонкие струи дыма, но Марии Ериковой, которая, лёжа на носу, словно гальюнная фигура, ждала невозможного спасителя, они показались признаком жизни. Она несколько раз провела рукой по глазам, боясь оказаться жертвой какой-нибудь гнусной галлюцинации. Но в этот момент тёмная полоса протянулась на пурпурном небе. Никаких сомнений. Это корабль.

Она испустила крик.

Хельвен подскочил, перешагнул через тела Леминака и Трамье, которые лежали, не шевелясь, и прокричал в свою очередь:

— Ура! Корабль.

Слёзы выкатились из его глаз. Леминак с тревогой приподнялся.

— Вы с ума сошли?

— Сами вы с ума сошли. Смотрите.

Мария Ерикова развязала шарф. Хельвен прикрепил к веслу белый муслин, взвившийся над морем как сигнал бедствия.

— Надеюсь, они нас видят, — тяжело дыша, проговорил адвокат.

Корабль приблизился. Теперь уже казалось, что на борту не могут не заметить каноэ.

Мария разрядила свой браунинг, но сухие выстрелы заглушил шум ветра. Профессор выпрямился и, казалось, не понимал, в чём дело.

Вскоре беглецы различили изящный край мачты и пенящийся форштевень корабля.

Они закричали все вместе:

— К нам, на борту! К нам!

Хельвен отчаянно размахивал веслом.

Корабль шёл прямо на них. Сверкнули его медные перила.

Несколько минут тревоги… и они признали в нём «Баклан».

Огромный силуэт маячил на полубаке, выделяясь среди чернильной ночи на багровом фоне сумерек.

Глава XXVI. Сумерки бога

О великая звезда, в чём было бы твоё счастье, если б не было тех, кому ты светишь…

Смотри. Я испытываю отвращение к своей мудрости подобно пчеле, собравшей слишком много мёда.

Мне нужны протянутые руки…

Вот почему я должен спуститься в глубины, как делаешь это ты по вечерам, когда проходишь через моря, неся свою ясность под миром, о полная богатств звезда.

Заратустра

Капитан Галифакс руководил вылавливанием — самым, впрочем, обыкновенным. Четверо несчастных были доставлены на борт в довольно жалком виде. Профессор, похоже, потерял сознание; Леминак, воротник которого имел безобразный вид, а руки были в крови, бормотал бессвязные слова. Мария Ерикова замерла и, несмотря на изнеможение, пригладила нерешительной рукой белые космы, прилипшие к вискам от брызг волн. Что касается Хельвена, то он, мокрый от воды, в грязной одежде, напоминал юного пленника, неукротимого и яростного.