Хозяин Марасы

Он стоял, прислонившись к стене и слушал собственное дыхание, шум крови в венах. Дыхание было спокойным, а кровь, взбудораженная и вскипевшая, жгла изнутри. И он видел в темноте, за закрытыми веками, эту волнующуюся и бурлящую черноту. Лава, опаляющая его тело и разум. Бо устало потёр лицо, размазывая потёк крови на коже, выругался, достал из кармана джинсов сунутый туда шейный платок и снова принялся вытираться. Не стоило пугать Феличе видом своей рожи. Нет, ей и без этого пришлось настрадаться за прошедшие ночь и день. Птицы, Танила, цыгане, водитель грузовика… И всех так и тянет к ней, к её чрезмерной красоте и пустоте, что плещется внутри, и которую они втроём пытались засыпать, создать опору под ногами глупенькой Фели. Значит, он всё делал не так. Вёл не туда и не смотрел по сторонам, не замечал, как скучнеет она. А следовало бы! Вместо этого он сам тонул, а сегодня, наконец-то, вынырнул.

Отец… – Бо медленно сполз по стене, опускаясь на пол, и сжал голову в ладонях, стараясь утихомирить разбушевавшиеся кровь и гнев. – Почему, ну почему? Зачем ты оставил тогда жизнь тем выродкам, что посмели прикоснуться к Феличе? Зачем протянул их всё через годы в этот момент, будь он проклят? Не было бы их – никакая тварь, какой бы силой ни обладала, не смогла бы причинить ей вред. Никто не раскрыл бы рот – это ведь был лишь вопрос времени, когда и кто начнёт болтать. Мне плевать на себя, слышишь? – тяжёлый, чуть надрывный шёпот был еле слышен в мёртвом доме. – Зачем всё это Фели? Если бы катерщик не открыл рот, то цыганка не узнала бы ничего о тебе. Мало ли слухов в Италии про странные места? Но нет – открыл и рассказал, а она узнала и… Сука! – Бо в ярости откинул руку в сторону, разбивая кулаком покрытую деревянными панелями стену. – Ты ведь ждал, да? Или просто наблюдал, без интереса и любопытства? За ними или за нами? За кем? – Бо тихо засмеялся, скаля белые зубы. – Ты же никогда мне не ответишь, отец. Ты слышишь меня, я знаю. Ты всегда слышишь. Ты не тот, кто не обратит внимание на крик и мольбы своих детей. Но ты не ответишь, пока я не подступлю к тебе с ножом у горла… с ножом. Слышишь, Старик, её сегодня прирезали! Мою сестру, твою дочь, нашу Феличе! И я позволил это! Потому что так было надо, ты нас так учил. Долгие, долгие годы… Я чудовище, ублюдок – ведь она была согласна. Пожертвовать собой, отдать себя, как в том ублюдском месте, откуда ты её вытащил. И какая разница – отдать свою кровь и тело за деньги, или за возможность и право узнать ответы на свои вопросы? За право покарать и вернуть содеянное? И это всё было потому, что ты нас так научил! Отец! – Бо закричал зло и надсадно, глядя в белёный потолок, и тут же заговорил тихо и горько. – Зачем ты оставил их в живых? Чтобы всё пошло именно так? Чтобы когда-нибудь нам – мне – пришлось вернуться и закончить твоё дело? Грехи отцов ложатся на детей… Работа, получается, тоже. Или болтливые идиоты, предатели и дети предателей, тебе были нужны для того, чтобы заставить меня когда-нибудь разозлиться, сорваться и подумать? Ведь никому из нас, кроме меня, подобное не было нужно. Что ж, я сделал. Ты доволен? Слышишь, отец, ты доволен?!

Ты так хорошо знаешь все эти смешные умные слова… Ты только не подумай, Бо, я не подслушивала! Ты просто очень громко говорил, выразительно так. – Феличе даже не обернулась на хлопок двери и ни словом не обмолвилась о том, что могла слышать ещё что-то. Слышала, всё слышала. Но промолчала, потому что знала, что это всё было предназначено не для неё.

Это называется Слово Божие, цитаты из Библии. Раньше я твердил их изо дня в день, но никогда не пытался понять. Я знал, что это лишь ширма для других, гораздо менее благих дел, – Бо сел на крыльцо рядом с Феличе и, приобняв её за плечи, притянул к себе. – У меня тогда было три отца. В первого я не верил, потому что не видел и не чувствовал. Второго боготворил и ненавидел. И он же был мне третьим отцом, по вере в первого.

Не понимаю, – Феличе сдвинула бровки, пытаясь понять смысл сказанного, а потом началась изворачиваться в попытках посмотреть на брата. – Как так, Бо?

Не важно, милая, – он прекратил её попытки повернуться, сжав сильнее в объятиях, и уткнулся лицом в волосы. Вдыхая их запах, чувствуя, как мягкие и нежные пряди скользят, вырываясь из плена дешёвой заколки, купленной на станции в Фалерне, он успокаивался, и лава внутри него застывала. Волосы его сестры должны были удерживать серебро и аметисты – зимние звёзды на ночном шёлке. Но их скреплял пластик с парой страз, и получившийся диссонанс резал взгляд. Бо снял заколку, расправил густые локоны, и неторопливо принялся плести косы. Так, как помнил. Это успокаивало, загоняло внутрь бешеного зверя, что рвался наружу, ярился от вида крови и хотел её ещё больше! Как бык, бросающийся на алый плащ тореро. Бешеный бык…

Что ты делаешь?