Кажется, даже перрона не было.
— Что там? — шёпотом спросила проснувшаяся бабушка-попутчица.
Я пожала плечами и тоже шёпотом ответила, что не знаю.
— Наверное, станция... — протянула я немного взволнованно — немного озадаченно.
— Так мы только десять минут назад от Кеми отъехали, — буркнула бабулька. — Не должно быть ещё станции. Никак не должно быть!
Беспокойство, прозвучавшее в её тоне, увеличилось во мне в десять раз.
Не должно быть никакой станции — тогда почему мы стоим? Почему не двигаемся, когда должны?
Но тут мимо наших мест в полной темноте быстро прошмыгнули две обеспокоенные проводницы.
— Это сам начальник поезда сказал? — испуганным шёпотом спросила одна другую.
— Да, — услышала я ответ второй проводницы. — Приказано пропустить внутрь и не чинить препятствий...
— А что происходит, Геннадий Николаевич объяснил? Ведь никогда же такого не было!
— В том-то и дело, что нет, — всё тем же шепотом ответила вторая женщина. — Сказал только, что это приказ какого-то высокого начальства. Нам приказано не чинить никаких препятствий... вообще ничего не делать, даже не дышать.
Услышав слова проводниц, я испуганно втянула в себя воздух.
Мне мгновенно стало страшно. С одной стороны, это же полный бред — откуда бы Герман догадался бы преследовать именно этот поезд; с другой стороны, я хоть и не лезла в его дела, но месяц прожив с ним в одной квартире, уже представляла себе возможности Левицкого.
Возможности вожака стаи оборотней.
По моей коже поползли мурашки страха — несмотря на то, что я всеми фибрами своей души желала, чтобы это было простое совпадение, я откуда-то уже знала, что что эта странная остановка посередине леса явно по мою душу.
Осознав это, я почувствовала себя в ловушке. Мне стало дико страшно.
Страшно не из-за того, что я мысленно представляла себе своё возможное наказание —совсем нет; в тот момент я об этом даже не подумала. Но все мои мысли, все мои устремления и страхи были полны отчаяния от того, что если это на самом деле Герман, то дорога на «большую землю» для меня теперь навсегда закрыта.
Он не отпустит меня никуда. И более того — совершенно точно позаботится о том, чтобы у меня никогда в жизни больше не возникло нового шанса сбежать.
А это значит... что я, как и Марианна, окажусь заперта в стае оборотней, связана их правилами и их законами.
«Но я не хочу... Не хочу!»
Посмотрев на свою сонную пожилую попутчицу, я подтянула к себе сумку и нервно посмотрела на куртку, которая висела на крючке... Курткой придется пожертвовать.
Я снова покосилась на то место, где сейчас висела моя куртка — и рука осторожно потянулась к ней...
«Нет, ну а что, может в туалете сейчас холодно... или вообще, я, может, собралась на улицу выйти... пока стоим».
Взяв куртку и сумку в руку, я осторожно поднялась.
— Что, посмотреть хочешь? — спросила, зевая, бабушка внука-вундеркинда.
Я кивнула.
— Ага, — как можно расслабленней ответила я. — Было бы неплохо.
— Ну, иди... — понимающе кивнула бабушка. Зевнув, она легла обратно на свою полку и сонно протянула. — Потом расскажешь, что там было....
— Ага, — как можно беспечней ответила я, протискиваясь вперед.
Вагон спал.
Непредвиденная остановка нисколько не взволновала остальных пассажиров нашего плацкарта, не потревожила их ночной сон и спокойствие... люди продолжали кто просто дремать, одним глазом поглядывая в окно, кто уже по-настоящему глубоко спать, не обращая никакого внимания ни на взволнованных проводниц, дрожащих то ли от холода, то ли от усталости вначале вагона ( о другом мне думать не хотелось), ни на меня, осторожно пробирающейся к другому концу вагона и то и дело высматривающей в темные окна поезда о том, что происходит на улице.
А затем...
Нет, я не услышала, я почувствовала, как открылась дверь в наш вагон — меня по ногам обдало холодом, который тут же пробрался вверх ледяными мурашками липкого страха.
В отчаянии рыская глазами, я нашла сводное место в одном из плацкартных купе — одна сторона была занята, а на второй даже вещей никаких не стояло; я кинулась туда и, забившись в угол, замерла, надеясь, что тот, кто вошёл в вагон, пройдет мимо...
Мне не повезло.