Хозяин тишины

И вот тут Гедеонов шокировал меня. Он мог проигнорировать мои слезы, а мог отчитать меня за них, но не сделал ни того, не другого. Он поднял руку и осторожно стер слезы с моей кожи. У кого-то другого этот жест получился бы пошлым, но только не у него.

А главное, он коснулся меня. Сам! Причем он пришел в перчатках, но теперь снял их, и я чувствовала тепло его пальцев. Все это так сильно повлияло на меня, что я попросту застыла на месте, не зная, что сказать, как реагировать.

Но он и не ждал от меня ответа, он заговорил сам.

— Жалость может быть и хорошим, и плохим чувством. Иногда она вызвана искренностью, иногда — снобизмом, и разница между той и другой в том, что одну пытаются скрыть, другую — выставить на показ. С жалостью не надо бороться, пусть будет, она смягчает сердце. Но не надо давать ей слишком большую волю. Сейчас вы придумываете судьбу этих детей, считаете их несчастными и обреченными по умолчанию. Не стоит. Такие, как мы, не лишены права на счастье.

— Простите, я не хотела…

— Вы не оскорбили, — прервал меня Гедеонов, прежде чем я успела закончить. — Ни меня, ни их. Просто думайте о другом. Да, такие, как мы, чего-то лишены. Но каждый человек в жизни сталкивается с лишениями, порой не такими очевидными. У каждого ребенка, которого вы здесь увидели, светлое будущее. Я слежу за этим, я проверяю, что с ними станет, и, если я вижу перед ними беду, я делаю все, чтобы ее отвратить. Поэтому сопереживайте, но не плачьте о тех, у кого нет горя.

Кажется, он впервые так открыто говорил со мной о своих способностях — и я верила ему! В тот миг я действительно верила, что он держит судьбу этих детей в своих руках, что с ними все будет хорошо.

Поэтому, когда концерт закончился, мои слезы уже высохли.

— Ну как вы там? — полюбопытствовал Никита.

— Это было очень… познавательно, — улыбнулась я.

После концерта покровители еще пару часов общались с детьми, раздавая им подарки, и я наблюдала за ними всеми. Кто-то поспешил побыстрее смыться, кто-то беспрестанно позировал фотографам, стараясь захватить охапку детишек в свои щедрые объятья. Гедеонов, напротив, велел Никите и другим охранникам не подпускать к нему журналистов.

Дети искренне тянулись к нему, я видела это, такое не подделаешь. Должно быть, они знали, что он такой же, и стремились греться в лучах того, кто уже справился, преодолел и добился. Его жизнь была для них лучшей мотивацией, чем подарки, которые он приносил. Такой вот большой лев, окруженный преданными львятами.

Дети вообще быстро отдают свою любовь, но только тем, кто любит их, а он любил или, по крайней мере, не притворялся в своей заботе о них. Когда он общался с другими спонсорами, он пожимал им руки в перчатках. Но с детьми он не ограничивал себя, я видела, как он гладит их по головам, иногда — замирает на пару секунд, словно действительно заглядывая в их будущее, а потом снова смеется.

Я вдруг поняла, что очень благодарна за возможность увидеть его таким.

Обратно я снова ехала с ним, отдельно ото всех остальных. Я устала, и приятная прохлада лимузина убаюкивала меня. Я ожидала, что обратная дорога тоже пройдет в молчании: Гедеонов казался задумчивым и отрешенным.

А потом он все же заговорил со мной.

— Вам понравился сегодняшний день, Августа Стефановна?

Мне вдруг показалось, что я снова чувствую прикосновение его пальцев к своей щеке, и я покраснела.

— Да, это было… лучше, чем я ожидала. И еще раз извините, если какие-то мои слова показались вам обидными.

— Нисколько. Лучше скажите мне: вы хотели бы иметь детей?

Вот так вот. Мне, значит, вообще нельзя говорить с ним первой, а ему можно швырять мне такие личные вопросы!

Думаю, он не стал бы настаивать, если бы я не ответила. Но мне почему-то хотелось ответить — возможно, потому, что такие разговоры ненадолго превращали нас из нанимателя и сотрудницы чуть ли не в старых друзей.

— Я не думала об этом, обстоятельства как-то не способствовали.

— Не страшно, в двадцать два года эта тема может волновать не так уж сильно, — заметил Гедеонов. — А я бы хотел, и именно по той причине, которая наверняка вас порадует.

— Любовь? — тихо спросила я.

— Именно. Даже при таком адвокате, как вы, платоническая любовь все равно не получит мое доверие. Но каждый раз после встречи с этими детьми я убеждаюсь, что детская любовь гораздо чище и непосредственней. Меня занимает эта малышня, и я, признаться, люблю их по-своему. Мне любопытно, что я почувствую, когда родятся мои дети.

Это я и так знала — он будет счастлив и станет великолепным отцом. Но я не собиралась тешить его эго очередной похвалой.

— Почему же вы еще не получили ответ? Мне кажется, вы тот человек, который сразу начинает воплощать свои желания.

— Есть такое, — кивнул Гедеонов. — Но иногда исполнение желаний зависит не только от меня. Я не верю в суррогатное материнство, ребенку нужна мать, а найти достойную женщину нелегко.

— Особенно если не верить в любовь и покупать себе любовниц, — не удержалась я.

— Я бы купил и мать моего ребенка, но это не так просто, как оплатить услуги дамы вроде Инессы.