Хозяин тишины

При этом Ирина Филипповна была не из буйных, она оказалась тихой старушкой, угасающей в своем домике. Когда я пришла, она сидела в кресле-качалке и смотрела на разросшийся зеленый сад, едва заметно тронутый красками осени. Она казалась мирной, она улыбалась своим мыслям, она была той хрестоматийной бабулей, какими их изображают в детских мультфильмах: сухонькая, седенькая, хрупкая, настоящий божий одуванчик. При этом, как мне показалось, она выглядела куда старше своих шестидесяти восьми лет. Иные в шестьдесят восемь гоняют по трассам на внедорожниках и покоряют горные вершины, а Ирина Филипповна, похоже, все ждала, когда же ее душа отправится в лучший из миров. Доказательством того служили молельные четки, которые она перебирала в руках.

Ее сиделка оставила нас. Видно, молодая женщина привыкла к частым приступам апатии со стороны своей подопечной и не стремилась постоянно торчать рядом с ней. Я же не хотела сдаваться и придвинула свой деревянный стул поближе к креслу-качалке.

— Здравствуйте, Ирина Филипповна, — сказала я. — Меня зовут Ави.

Никакой реакции. Казалось, все ее мысли сейчас были сосредоточены на листиках старого куста сирени, едва заметно колыхавшихся на ветру.

— Как вы себя чувствуете?

Новая попытка привлечь ее внимание ни к чему не привела. Светлые, как выгоревшее летнее небо, глаза меня не видели.

— Я приехала, чтобы поговорить о вашем сыне, Владимире Викторовиче.

Вот теперь она оживилась, но не встревожилась. Ирина Филипповна повернулась ко мне, и на ее исчерченном временем, сухом лице расцвела широкая улыбка.

— Владик! У меня есть сын Владик. Такой хороший мальчик…

— Вы не могли бы рассказать мне о нем?

Но нет, моя задача не была простой. Похоже, Ирина Филипповна реагировала лишь на отдельные слова, имевшие для нее особое значение. Сейчас она продолжала причитать:

— Такой хороший мальчик, умненький, послушный… Сколько ему лет сейчас? Пятнадцать, наверно? Хороший мой… Но он убежал из дома! Это он зря. Витя был очень недоволен.

Я уже знала, что ее муж, Виктор Антонович, умер — и умер давно.

Ирина Филипповна вдруг посмотрела на меня с тревогой:

— Вы врач? Окулист? Вы можете сказать, что с его глазками?

— Я не врач, — покачала головой я. — А что с ними?

— Он, кажется, слепнет… Как странно! Да, мой сын ослеп. Такого в нашей семье еще не случалось, представляете?

Из ее странного, рваного рассказа мне кое-как удалось составить общую картину.

Гедеонову было двенадцать лет, когда он начал стремительно терять зрение. Ни у кого в их семье не было такой проблемы, его бабушки и дедушки до старости даже очки не носили, поэтому поначалу его родители не восприняли проблему всерьез, они считали, это какое-то засорение или конъюнктивит. Впрочем, не думаю, что, обратись они к врачу на месяц раньше, это что-то изменило бы. Медики довольно быстро подняли белый флаг. Они понятия не имели, почему разрушаются его глаза, они лишь обнаружили, что поверх глазных яблок нарастает странная мутная пленка, которую невозможно удалить. К своему тринадцатому дню рождения Гедеонов окончательно ослеп.

Я не бралась даже представить тот ужас, который он тогда пережил. Неожиданность всего этого, несправедливость ситуации, неспособность взрослых, которым он привык доверять, помочь ему. Дети, родившиеся слепыми, получают возможность постепенно адаптироваться к такой жизни. Он же, лишь год назад прекрасно видевший, был в панике.

— Очень он плакал тогда, — вздохнула Ирина Филипповна. — Я, бывало, ночами лежу и слышу, как он пытается рыдания сдержать. Ему ведь надо было сдерживаться: Витя его сильно бил, если слезы замечал. Потому что мужчины не плачут! Витя очень строгим был.

Она рассказывала об этом отвлеченно, и я подозревала, что именно в те дни зародилось ее безумие. Потому что ни одна мать не смогла бы так спокойно смотреть на страдания своего ребенка! А она просто отстранилась от этого, сама себя перенесла в воображаемый мир и сделала вид, что все это происходит не с ней и не с ее семьей.

Гедеонов-старший, судя по ее воспоминаниям, был той еще скотиной. Он не утешал сына, а заявлял ему, что с любыми трудностями надо справляться с достоинством. Правильная, в общем-то, позиция, но никак не дающая право лишать тринадцатилетнего подростка хоть какого-то сострадания.

Получается, отец не поддерживал его, а еще больше изводил. Он требовал, чтобы Влад приспособился к новой жизни как можно скорее. Из-за этой спешки мальчишка часто падал, разбивал лицо в кровь, налетая на стены, и чувствовал себя все более жалким и беспомощным. Ирина Филипповна, даже жалея сына, не рисковала перечить мужу и постепенно отстранялась. Получается, Влад остался один на один с огромной бедой, которая и взрослого сломала бы.

Я представляла его — заплаканного, окровавленного, худенького рыжего мальчишку, и никак не могла понять, как это страдающее существо обернулось тем хозяином жизни, которым Гедеонов был сегодня.