Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

— Вы собираете вещи, — произнес он. — Так уж сразу и… У меня две шишки на голове, неужели этого мало? Хоть выслушайте мое извинение…

— Я не хочу слышать от вас ни слова, — сказала Ирма. — Вы только лжете, как и тот… там.

— Где там? — изумленно спросил господин Всетаки, удивленный, что ему приходится с кем-то соревноваться во лжи.

— Там, где переписывают на пишущих машинках, — зло ответила Ирма. — Там говорят, что от моего затылка пахнет малиной и что я люблю малиновое варенье, а здесь — что пахнет клевером и что я люблю клеверное сено, здесь я ем как лошадь, а там как человек.

— Так вам и сказали, что от вас пахнет малиной? — серьезно и даже с какой-то опаской спросил хозяин.

— Привели даже мадемуазель Синиметс, чтобы удостовериться…

— Кто эта мадемуазель Синиметс? — спросил хозяин.

— Откуда я знаю кто, — ответила Ирма. — Какая-то барышня, напудренная, с накрашенными губами.

— Какая-нибудь бывшая сестрица этого господина, — произнес господин Всетаки.

— Все вы такие! — воскликнула Ирма. — Каждую женщину, что попадает вам в руки, хотите сделать…

— Нет, барышня, тут вы ошибаетесь, — сказал хозяин. — Не каждую.

— А потом начинаете врать и обманывать, один со своим запахом малины, а другой…

— Запах малины — это, конечно, ложь, — вставил хозяин.

— А запах клевера — нет?! — воскликнула Ирма, оборачиваясь и делая полшага в сторону хозяина, словно хотела напасть на него, ударить его. Хозяин, во всяком случае, так оценил ее движение и невольно попятился. Но у Ирмы не было под рукой какого-нибудь предмета для нападения, и она не искала его, ей было даже немного неловко и стыдно за то, что она ударила в кухне, хозяина. Она только посмотрела на господина Всетаки горящими глазами и продолжала: — И вы еще смеете говорить, что от моего затылка пахнет клевером!

— Нет, барышня, я больше не скажу так, это в самом деле ложь, — откровенно признался господин Всетаки, так что Ирме довелось услышать правду. Но она, к сожалению, тотчас ощутила, что правда столь же горька, сколь была сладкой ложь, так что лучше бы уж хозяин продолжал лгать или хотя бы выдумал новую ложь вместо старой. И, ощутив горечь правды, Ирма бросила в лицо хозяину совершенно непостижимое, на свой взгляд, обвинение:

— А ваши боли в животе, ваш компресс — тоже были враньем и обманом!

— Да, барышня, это все тоже было враньем и обманом, — признался господин Всетаки с невозмутимым спокойствием, чем поразил Ирму, и она снова расплакалась от стыда и злости и присела на краешек постели, где однажды уже сидел хозяин, когда у них был первый большой разговор о вранье и обмане. Ирма страшно злилась не столько на хозяина, сколько на себя самое. Господи, какой же дурочкой она родилась на белый свет! Вот тебе и самый лучший аттестат зрелости! И эта машинопись, пахнущая малиной! Важны не сами курсы, а система! А система означает ложь и обман, только это.

Но пока Ирма думала так, господин Всетаки стоял в двери, как школьник, — Ирма, конечно, не замечала, что хозяин стоит, как школьник, глаза ее были полны горьких слез. Господин Всетаки стоял и продолжал простым невозмутимым голосом, тихо и убежденно: