Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

Все это было технической стороной машинописи. Но машинопись должна еще рассматриваться и в другой ее ипостаси, так сказать, в общественном плане. И этот общественный план состоит в том, что, поскольку Ирма через техническую сторону машинописи приобщится к семи важнейшим благам, она тем самым вступит в соприкосновение с влиятельными и значительными личностями женского и мужского пола, — главным образом как раз мужского, — которые могут быть очень полезными для нее сейчас либо в ближайшем будущем, все зависит лишь от того, в какой мере сама Ирма сумеет или захочет привлечь их внимание к себе. Ибо в том мире, где речь идет о машинописной системе, вращаются иностранцы и наши соотечественники из коммерческого мира, адвокатуры, архитектуры, литературы и даже дипломаты. Адвокатура, архитектура и дипломатический мир Ирму не интересовали, однако коммерция и литература оказывали на нее свое влияние. Когда думаешь о коммерции, сразу приходят мысли о шляпе и туфлях, о чулках и сапожках, о шелке и бархате, — ведь все это телесная поэзия, а когда думаешь о литераторах, приходит на ум литература, кино — это уже поэзия духовная. Поэзию Ирма любила, потому как там всегда речь шла о любви и замужестве. А то, что существует и развод. Ирма не замечала еще ни в кино, ни в жизни.

И вот, значит, Ирма попала туда, где машинопись была системой, а не какими-то курсами, и стала ждать встречи с коммерческими и литературными кругами, чтобы познать окружающую ее поэзию. Но на первых порах поэзия не подавала признаков жизни, и Ирме не оставалось ничего иного, как перепечатывать на машинке документы. А чтобы, в ожидании встречи с поэзией, Ирме не было слишком скучно, господин, поведавший ей о системе машинописи, сам увивался вокруг нее, как шмель, подчас помогая ей до того бойко и энергично, что Ирме было не до поэзии и машинописи, — приходилось иметь дело только с «систематичным» господином, носившим пенсне и парик. Как на конфетной фабрике, думала Ирма, вспоминая слова Лонни о том, что мужчины липнут к девушкам, будто мухи к меду. Конечно, на конфетной фабрике это понятно, продолжала про себя Ирма, там всюду пахнет сладким. Но ведь пишущая машинка, «система» и бумага — не пахнут. Ах да, ясно! Господин Всетаки сказал, что от Ирминого затылка пахнет клевером, вот почему, значит, этот дядюшка любит стоять, нагнувшись, за спиной у Ирмы, — он нюхает ее затылок! И в один прекрасный день, стоя опять у Ирмы за спиной и читая документ, он вдруг спросил:

— Извините, барышня, позвольте вас спросить, вы очень любите малиновое варенье?

Ирма удивленно повернулась на стуле, посмотрела на него и ответила:

— Да, люблю! Это самое лучшее варенье на свете! Особенно когда немного простудишься.

— Так я и думал, — сказал господин.

— Откуда вы это узнали? — испуганно спросила Ирма.

— Секрет! — воскликнул господин, хитро улыбаясь. — Моя собственная тайна. Я могу любой даме точно сказать, какое варенье она любит.

— Смешно, — промолвила Ирма.

— Вовсе не смешно, а очень странно, — поправил ее господин. — Я часто сожалел, что не стал в молодости криминалистом или дегустатором табаков. Тогда бы я сделал себе карьеру! Наверняка!

— Вот как! — произнесла Ирма, ничего не понимая и не догадываясь даже, куда метит господин.

— Ведь что для криминалиста главное? — продолжал он. — Напасть на следы вора или преступника. Что делает дегустатор табака? Отделяет один сорт от другого. А я будто создан для этого, мой нос чувствительней, чем у гончей или борзой. И если я могу сказать вам, барышня, какое варенье вы больше всего любите, тем паче я сумел бы идти по следам преступника или отделять один сорт табака от другого.

— А я с прошлого рождества в рот не брала малинового варенья, как же вы это чувствуете? — недоверчиво спросила Ирма.