Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

— Хорошо, — с готовностью сказал господин Всетаки, — я уберу руки под одеяло, видите, до плеч, и по бокам заправлю одеяло. Если хотите, заправьте сами, чтобы я не мог двигать руками, будто на мне смирительная рубашка. Я сделаю все, что вы скажете и прикажете, только, прошу вас, подойдите еще раз и наклонитесь ко мне, как тогда!

— Подождите до следующего раза, когда придется ставить компресс, — пококетничала Ирма и очень разозлилась на себя — хотела было выйти.

— Барышня, вы жестоки! — воскликнул господин Всетаки. — Это первый компресс в моей жизни, то есть впервые почти за сорок лет. И если подумать, что темпы останутся прежними, то следующий компресс мне поставят, когда мне стукнет почти восемьдесят. Понимаете, что это значит? Я ведь могу умереть до тех пор. Так что сжальтесь надо мною, барышня! Я бы просил вас еще лучше, но не знаю, как это делается, потому как никогда еще не просил барышень и вообще молодых девушек. Да что я говорю о девушках! Я вообще никого еще не просил в жизни, даже самого бога. И его не просил, насколько мне помнится. В церковь-то я ходил, конечно, нередко, хожу и теперь, но это не значит же, что ради того, чтобы просить о чем-то бога. А если и прошу, молюсь, то не всерьез, а просто так, ради моды, как все, потому что этак легче жить. И знаете, барышня, почему это повелось? Я думал, мол, богу ни тепло, ни холодно от моих молитв, и вообще — кто бы ему ни молился. Просить его стоило бы только за себя самого, но у меня до сих пор не было на то серьезной причины, как нет ее, по-видимому, и у других, а то бы они молились всерьез. Все приходят к богу со своей пустяковой тщетой, как и я. И этак я жил, как все, и жил совсем не плохо, потому как бог благословил дело рук моих, хотя я ни разу, в сущности, не молился ему и не благодарил его. Теперь вы видите, барышня, в каком я сейчас оказался затруднительном положении; хочу хорошенько изложить вам свою сердечную просьбу, а не знаю, как это делается. Голова моя работает беспрерывно: что мне такое вам сказать, чтобы вы подошли и нагнулись ко мне еще разок. Видите, голова трещит от натуги.

— Это все от горячего компресса, который начинает действовать, — сказала Ирма, — и оттого, что у вас руки под одеялом.

— Ой, боюсь я, это главным образом оттого, что на мне одеяло, как смирительная рубашка, — продолжал господин Всетаки и снова повернулся в сторону Ирмы. — Однако, барышня, если бог благословлял меня почти сорок лет, не слыша от меня молитв, неужели вы не можете исполнить хоть одно мое желание, хотя я не знаю, как просить молодых девушек, когда они стоят перед твоей кроватью? Неужели вы злее, чем бог, который грозит мне и вам адским огнем.

— Теперь вы начали говорить глупости, сударь — сказала Ирма.

— Это только потому, что я не знаю, как упросить вас, — ответил Всетаки. — Но сделайте сегодня небольшую глупость и представьте, знаете что, барышня? Представьте себе, что вы — бог, представьте хоть на мгновенье. А если вам трудно представить, что вы какой-то великий бог, который сдвигает с места горы, то представьте, что вы маленький божок — такой, каких китайцы или негры носят в кармане или где-нибудь еще, если у них нет карманов, потому как у них только тряпка на бедрах, а то и ее нет. Да и смысла нет представлять себя великим богом — ему никто уже и не поклоняется всерьез. Но подумайте, что вы маленький китайский божок, которому молится, по крайней мере, один человек, и этот человек — я. К тому же я молю о такой малости — не о себе и не о вас, а о своем носе и о запахе клевера, который идет от вас. Милостивая барышня, побудьте сегодня на мгновенье моим божком, моим клеверным божеством!

Ничего не поделаешь, пришлось Ирме какое-то мгновение побыть маленьким божком, который обитает в клеверном сене и имя которого никто не знает, не слышал и не произносил. Мириады всевозможных недолговечных существ рождаются на свет как бы только затем, чтобы вскоре умереть. Но если есть смысл в том, чтобы возникнуть на мгновение и умереть ничтожным существом, разве так уж бессмысленно побыть на миг маленьким божком, если к тому же существует хоть один молящийся тебе!

Ирма подошла к кровати, колени ее коснулись доски.

— Сударь, а вы держите руки под одеялом? — спросила она.

— Держу и буду держать хоть до завтрашнего утра, если вы наклонитесь на минутку ко мне, — ответил лежащий.

И Ирма наклонилась, словно хотела поцеловать его. Ее волосы почти коснулись губ лежащего, и он произнес:

— Прошу вас, поверните немножко голову, затылком ко мне. Вот та-ак! Спасибо! Теперь я знаю: клевером пахнет у вас макушка. Рехнуться можно!

Но Ирма и сама чувствовала, что вроде тоже готова рехнуться, — а то с чего ей вздумалось совать свой затылок в лицо этому человеку. Едва она выпрямилась, как голова у нее закружилась, словно девушка сошла с карусели. К счастью, лежащий сказал:

— Присядьте ненадолго на стул у кровати, барышня, мне так приятно, когда вы рядом.