— Этого еще не хватало! — воскликнул хозяин дома. — Однако достаточно и того, что примерно половина людей искусства склонна к коммерции. Заметьте, я говорю — склонна, не более того, ибо уже от этого одного возникают комбинации. Предположим, что среди людей искусства есть единицы, которые ни капельки не заинтересованы в коммерции, хотя я, как коммерсант, не считаю это предположение верным просто потому, что люди искусства, по-моему, — самые кривляки, самые тщеславные, так сказать, самые пустые… — Тут слова хозяина дома были прерваны возгласами «верно!» и хлопками. — …и самые эгоистичные в мире, как же они не могут быть заинтересованы в личной выгоде, то бишь в коммерции? Но предположим все же самое невероятное, предположим, что есть такие двуногие — художники и писатели, которые совершенно не заинтересованы в коммерции. Одним словом, мы предполагаем, что в жизни могут быть не то что реальные, а, так сказать, призрачные обстоятельства. Понимаете, при-зрач-ны-е! Хорошо! Что же происходит при этих призрачных обстоятельствах с этими призрачными людьми? Скажите, что происходит? Предъявляют они свои акции, когда другие, реальные, не призрачные люди делят капитал? А зачем им предъявлять свои акции, если они не заинтересованы в коммерции, а заняты лишь творчеством? И как вы поделите свой реальный капитал, если предъявлены акции только реальных художников и писателей, акций же призрачных нет? Знаете, что я вам скажу! Я скажу, что совсем не верю, будто среди художников есть такие, которые не предъявляют своих акций, когда делят, так сказать, культурный капитал, но я видел своими глазами, что есть деловые люди, которые совсем не заинтересованы в коммерции. Понимаете, почти совсем, так что это призрачные коммерсанты. Прочие слагают свои акции в одно, а они — нет. И знаете, что происходит с таким призрачным предпринимателем? Рано или поздно он теряет свое дело, то есть другие отнимают у него, так что ему остается облизываться своим призрачным языком, в то время как другие глотают реальный капитал. Так обстоит дело в коммерции, конечно, в такой коммерции, где есть капитал, ибо это психология капитала; где же капитала нет, там призрачный делец отвечает за то, почему в деле совсем не осталось капитала, который смогли бы разделить реальные дельцы, и это тоже психология капитала. И скажу я вам, что если есть капитал, связанный ли с культурой или мелиорацией — это неважно, если есть капитал и его психология и есть акции, то в первую очередь получают те, кто предъявляет свои акции, то есть получают люди-реалисты, так сказать, близкие к жизни, а не те так называемые призрачные, которых мы представляем себе, но которых все же нет, как я сказал. И чем дольше работает разумный капитал, тем больше получают реалисты, близкие к жизни, ибо они учатся все лучше и лучше комбинировать. Развитие комбинаторских способностей и есть подлинная культура любого капитала. Sicher! Создавать духовную культуру можно и без капитала, если есть немного еды и питья, но комбинировать без капитала абсолютно невозможно. Ganz sicher! И тут возникает нравственный долг — понимаете? — нравственный, так сказать, этический, а не эстетический, который тяготеет к творчеству, — возникает нравственный долг: пользоваться капиталом согласно его свойствам, а это и есть — комбинация, комбинация…
— Господин Всетаки, вы, как делец, по-видимому, совсем не знакомы с деятельностью нашего Культуркапитала, иначе вы… — начал писатель, но хозяин дома не дал ему закончить и воскликнул громким голосом:
— Какого черта вы приставляете к капиталу это слово — «культура»? Почему вы ничего не говорите просто о капитале? Капитал остается капиталом, что бы вы ни поставили перед ним. И если есть капитал, то есть и комбинации, как я уже говорил. Серьезное отличие нашей культуры и капитала в том и состоит, что они учат комбинировать, ибо мы не делаем культуру и не создаем капитал, а комбинируем культуру и капитал. Понимаете, комбинируем, как бы получить дотацию, — вернее, прибыль, — ибо дотация и есть та же прибыль. Мы отстаем от других народов в делах, так сказать, в творчестве, но в комбинациях, несомненно, опережаем их, так что чему-то заграница может учиться и у нас.
— Кое-где за границей могут у нас учиться и творчеству, — со знанием дела сказал писатель; он твердо верил, что лет через сто или двести станет всемирно известным.
— Может быть, только в изобразительном искусстве, а в литературе и музыке едва ли, — заметил архитектор. Писатель, несомненно, ответил бы ему, если бы его не опередил хозяин дома, воспользовавшись своей, так сказать, привилегией.