Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

Виллу как задумал, так и сделал. Вечером, когда посторонние ушли, а уставший за день отец улегся спать, Виллу сел возле порога, словно для того, чтобы поглядеть на божий мир или послушать кузнечиков, которых давно не слышал. Виллу сидел, не произнося ни слова, потому что знал: если, у матери есть что-нибудь на душе, она и без расспросов все выложит.

Мать беспрерывно бегала то туда, то сюда, хваталась за одно, за другое, делая вид, что хлопот у нее по горло и укладываться спать рядом со своим стариком ей еще некогда. Наконец она подошла к Виллу и спросила:

— А кырбояская навещала тебя в городе?

— Навещала, — нехотя ответил Виллу, словно ему неприятно было признаваться в этом матери.

— Еще бы, — заметила мать, — ведь не зря же люди говорят, не из пальца же высосали.

Но Виллу ничего на это не ответил, так что мать вынуждена была задать ему новый вопрос:

— А сам-то ты слыхал, что про вас болтают, про тебя и про хозяйку Кырбоя?

— А что болтают? — спросил Виллу.

— Да будто ты станешь хозяином Кырбоя. Старуха из Мядасоо сказала: пусть себе пляшет, пусть отплясывает с кырбояской Анной, небось в конце концов допляшется, станет хозяином Кырбоя.

— Что ж, плясать я, пожалуй, еще могу, — сказал Виллу, — ноги у меня пока целы. Если для того, чтобы стать хозяином Кырбоя, надо только плясать, то старуха, возможно, и права.

— Выходит, вы между собой уже столковались? — спросила мать.

— Столковались! — передразнил ее Виллу, и мать почувствовала, что сын начинает раздражаться. — О чем? И чего вы всякой чепухе верите, ты, мама, и отец тоже. Он мне еще в поле про это говорил. Неужто для Кырбоя не найдется хозяина получше, чем какой-то слепой калека?

— Да, это конечно. И надо же было так случиться, что тебе именно в здоровый глаз угодило, — вздохнула мать. — Но ведь ты еще не совсем слепой, — добавила она, словно в утешение себе и ему.

— Пусть старуха из Мядасоо дождется, пока я совсем ослепну, вот тогда и стану хозяином Кырбоя, — с усмешкой сказал Виллу.

— Зачем ты так говоришь! — с укором промолвила мать. — Почему это ты совсем должен ослепнуть?

— Потому что люди болтают всякую ерунду, а вы им верите, — рассердился Виллу. — Я вот что тебе скажу, мама: не бывать калеке хозяином Кырбоя, я, во всяком случае, им не стану, все, что угодно, только не это. А люди пусть болтают, что им в голову взбредет.

— Вот и я говорю — и что это кырбояская Анна выдумала, на калеку позарилась, — подхватила мать.

— Что Анна выдумала, этого я не знаю, я с ней об этом не разговаривал, — сказал Виллу. — А что у меня на уме, это я знаю. Пусть я мальчишка, как отец говорит, пусть безрассудный человек, но не настолько уж я безрассудный, чтобы, став калекой, согласиться быть хозяином Кырбоя. Ведь хозяином Кырбоя можно стать, лишь женившись на Анне, но жить всю жизнь подле Анны калекой — нет, пусть уж на это кто угодно соглашается, только не я, пусть соглашаются те, кто об этом трезвонит. А мне довольно и того, что потанцую с Анной раз-другой. Даже этого мне много, сама видишь — поплясал с ней, и сразу же руки и глаза лишился, — добавил Виллу; казалось, ему стало легче от того, что он так решительно высказал все матери.

Виллу закончил разговор с матерью в почти шутливом тоне, хотя ему было вовсе не до шуток. Он закончил разговор так, словно ему нечего было больше сказать матери, не о чем было ее спросить; а между тем он ничего не сказал ей о том, что обещал хозяйке Кырбоя совсем бросить пить и что в яанов день они собирались пойти с ней к кривой березе, на Гнилую топь и островки Волчьей ямы. Он только подумал об этом, подумал — как хорошо было бы пойти туда в солнечный день, он хоть сейчас готов туда идти, а если бы согласилась хозяйка Кырбоя, то отправился бы туда даже ночью.

Но стать хозяином Кырбоя Виллу не согласен, как бы его туда ни звали, — такой уж сумасброд этот каткуский Виллу. Он лучше будет хозяином Катку и возьмет себе в хозяйки бобылку Ээви, если только она согласится выйти за него, калеку и слепого.

Да, если только она согласится.

И когда мать легла в постель, Виллу, не выдержав, отправился в Куузику, чтобы спросить у Ээви, согласна ли она стать хозяйкой Катку, если он, Виллу, будет там хозяином.

15

Шагая по темному лесу к хибарке Куузику, Виллу чувствовал, что жизнь стала для него тяжким бременем. Первый раз в жизни Виллу ощутил это бремя. В густом лесу над цветущим вереском еще струился теплый аромат, разбуженный солнцем, но Виллу ничего не замечал. Какой-то зверек стремительно выскочил у него из-под ног и побежал по сухим, хрустящим веткам, какая-то птица на дереве прошелестела крыльями, но Виллу ничего этого не слышал и не видел, потому что думал о том, как тяжела будет теперь его жизнь.