Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

— А все потому, что ты сама не замечаешь своего счастья, и так каждый день. Ты же легкомысленна, как сорока, все торопишься невесть куда. Удивительно, что ты на фабрике так долго продержалась. Нынче все люди такие — легковерные и костлявые, знай бегают наперегонки. И потом еще сами удивляются, что нет им счастья. Когда человек так шибко суетится, он рано или поздно угодит в петлю, в воду, под пулю или под колесо. Птица здорово летает, а заяц скачет по полю, вот для них всегда наготове петля либо ружье. Летает высоко, а в петлю попадает на земле. Это птица, значит. И все потому, что у птицы мяса мало, только перья да кости. Человек тоже хочет, чтобы у него было мало мяса, да и ты, Лонни, тоже, вот и нет тебе счастья. А Ирма чуток упитаннее тебя, к ней-то счастье придет, само упадет ей в руки.

— Мама, это в твои годы так было, что счастье выпадало лежачим и упитанным, — ответила Лонни. — Теперь оно достается только тем, кто костляв и легок.

— А вот и нет же, — стояла на своем мать, — сама говоришь, что нет тебе счастья, не я это сказала. А то зачем же вы себя так губите, ежели вас счастье ожидает? Вот и выходит, что худеют молодые и старые, а потом находят счастье в смерти. Небось каждый день читаешь мне об этом в газете.

— Так многие же губят себя из-за любви, — объяснила Лонни.

— Из-за любви, — повторила мать. — Где же эта любовь, если нет мяса. Ты небось считаешь, что вся любовь в костях? Нет, дочка милая, любовь во плоти и крови, а не в костях да жилах. Любовь ищет яркие щеки, красные губы, а вы только малюете их помадой. Так-то оно. Раньше девушка убивала себя потому, что должна была родить ребенка. А нынче девушка либо вообще обходится без ребенка, либо ежели и зачинает, то его воспитывают другие, а сама она — хоть иди и зачинай снова. Почему она убивает себя нынче? Или зачем убивает своего ребенка?

— Мама, ты стара и не понимаешь нынешних людей, — сказала Лонни.

— А ты понимаешь? — спросила мать. — Ты знаешь только одно: любовь, любовь да любовь. От того, мол, и смерть… ты как попугай. А я тебе скажу…

— Не говори лучше, мама, я давно уже слыхала это, — сказала Лонни, будто она уже утомилась слушать.

— Ах, ты давно уже слыхала! — воскликнула мать. — А я о твоей любви не слыхала, да? Знаешь, каковы дела с этой любовью?

— Знаю, — ответила Лонни. — Если не останется краски, не будет и любви — так ты считаешь.

— И тогда конец всему, потому как зачем жить, ежели нельзя краситься, — продолжала мать. — И ты тоже! Разве не могла бы ты заполучить своего Рууди вместе с его кудрями, если бы была девушкой, которая любит по-настоящему?! Но ты ведь не любила, у тебя и мяса на костях не было, ты знай только вертела головой, будто за тобой стая слепней увязалась.

— А что этот Рууди за фрукт такой, чтобы любить его по-настоящему, — сказала Лонни.

— Чего же ты говоришь, что у тебя не было счастья, — ответила мать.

— По-твоему, значит, Рууди — такое счастье?! — воскликнула Лонни так, что это можно было услышать за стеной, в соседней квартире, и вверху, на первом этаже. — Рууди вовсе никакой не господин.

— Ах, значит, только господин — счастье? — спросила мать. — А ты, стало быть, благородная барышня и хочешь выйти замуж за господина? И хорошо знаешь, как с господами шляться?

— Уж как-нибудь лучше, чем Ирма, — самоуверенно сказала Лонни.

— Я вообще не делаю этого, — вставила Ирма.

— Да я не об этом, — объяснила тетка. — Это просто такое словечко, вроде амурничать и тому подобное. А я хочу сказать своей Лонни, что она не умеет по-настоящему гулять.

— Мама, ты и половины дела не знаешь, — сказала Лонни.

— Ладно, ладно, я, конечно, не знаю, — согласилась мать, — но разве ты тоже подвязала бы дверь в своей комнате, как Ирма?

— Как же я тогда смогла обучить ее этому? — спросила Лонни. — Это я ведь научила Ирму.

— Научила-то ты, потому что ты за нее боялась. А за себя саму ты бы ведь не боялась, верно? Видишь, как оно обстоит, и поэтому дверь осталась бы неподвязанной. Когда женщина боится, это и вызывает любовь мужчины, помните это, дети. А когда женщина уже нисколько не боится, мужчина еще живет с нею, но он уже не любит ее. Таков уж божий закон, что надо бояться и любить. Не было бы и грехопадения, ежели бы Ева не боялась Адама; она пошла бы и спросила, мол, дорогой Адам, можно я возьму у змия яблоко, и Адам ответил бы ей, мол, дорогая Евочка, нельзя, нельзя ни в коем случае, — и были бы мы все в раю по сей день. Но Ева боялась, и Адам любил, иначе он не стал бы откусывать от яблока. Так было тогда. Но еще и поныне все так же — ежели женщины не боятся, мужчины не кусают яблоко, потому как не влюбляются.