Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

Таким образом, волны любви и счастья — через уста тетки — воспарили до райских пущ, откуда уже нет пути дальше. Потому как по ту сторону райских пущ и змия нет ничего, кроме пустоты пустот и духа святого над водами да мрака глубинного или глубины мракоподобной, о коих можно лишь воздыхать. И поскольку воздыхать никому не хотелось, то опять начали судить-рядить с другого конца, со счастья Ирмы, и, закончив, принимались разбирать это с иного бока еще раз, еще и еще.

Сама Ирма не чувствовала никакого счастья, когда господин Рудольф беседовал с нею долго и обо всем, только разок-другой где-то блеснула ей искорка надежды, и из-за этой-то крошечной надежды на счастье она, пожалуй, и решилась остаться. Но и это она сделала не вполне сознательно, а скорее наобум, ощупью. Ощупью принесла она свою искорку надежды к тетке, но здесь из ее искорки возгорелось пламя, так что Ирма даже почувствовала тепло, особенно когда увидела, что тетке и двоюродной сестре стало жарко.

И когда было высказано промеж собой все, о чем думали, мечтали, чего хотели, на что надеялись и во что верили, и когда зашли уже так далеко, что заговорили о том, о чем больше никто не думал, не мечтал, чего никто не хотел, на что не надеялся и во что не верил, тогда стали ходить к родственникам и знакомым и рассказывать и им, что господин Рудольф уже полюбил, а если и не полюбил, то, по крайней мере, воспылал страстью, а где страсти, там наверняка будет и любовь. Раз уж воспылал, то любовь придет непременно, таковы уж мужчины: ежели они загорятся однажды, то закончат все равно любовью, раз им не удалось утолить свою страсть как-нибудь иначе.

А вместе с родственниками и знакомыми появились на горизонте и обручальные кольца, и платья, свадьба, и споры — верующий или неверующий господин Рудольф, то есть соизволит он венчаться или не соизволит. В конце концов все решили единодушно, что если жених богат, то венчание состоится непременно, состоится как пить дать. Только жалко, что придется давать объявление в газетах — что скромная и священная церемония произойдет при участии близких друзей и знакомых в богато украшенном лаврами храме божьем, который будет по этому поводу особенно жарко натоплен, так что господа могут явиться во фраках, а дамы в вечерних туалетах, не боясь простудиться.

А что это всенепременно так и будет, заключили хотя бы из того, что до сих пор господин жил по-холостяцки. Из уст в уста передавалось, что у господина не было до сих пор даже приличной любовницы из порядочных барышень и матрон. Он жил просто так, как лукавый подскажет, и хотел было так же просто жить и с Ирмой. Но явился бог и просветил его, и тогда он увидел чистый и девственный лик Ирмы, и теперь он, наверное, думает бросить свою греховную жизнь и устроить новую по всем священным заповедям. Поэтому непременно будет венчание, к тому же в церкви, чтобы видели в храме божьем, а также родственники, друзья и знакомые, видели, как падшая душа возвращается к своему богу.

Тут неизбежно возник вопрос: кто же эти близкие и знакомые, разумеется — со стороны невесты? Мать, мать невесты, конечно, должна была бы быть первой в их ряду, но живет она в деревне и вряд ли приедет, тем более что свадьба, пожалуй, произойдет в зимнюю пору. К тому же и невесте лучше, если мать не приедет, так как она — человек деревенский, не знает тонких городских манер, да и приличных нарядов у нее нет. Кто же близкие Ирмы, кроме матери? Конечно, тетя Анна и ее дочь Лонни, это яснее ясного.

И тут стали к ним подкатываться, надеясь через них пробраться в церковь, когда в ней произойдет венчание. Тете Анне пришлось целыми днями принимать гостей, готовить для них кофе, а иногда и кормить — все хотели услышать от нее самой, как бы получить доступ на венчание ее племянницы. А когда случалось, что тетя Анна стирала белье где-нибудь на стороне, вернувшись домой, она или Лонни находили записки — мол, дорогая мадам Кярги, приду завтра, ибо сегодня тебя не было дома, а у меня нет времени…

И несколько дней подряд тете Анне было донельзя ясно, если ей вообще что-нибудь становилось ясным, что она не зря жила на этом свете, хотя только стирала белье и по целым годам обивала чужие пороги. Разве могло бы у нее быть столько друзей и знакомых, как оказалось теперь, ежели б она жила зря? Приходили даже те, о которых тетя Анна и знать не знала, не говоря уж о друзьях. И тетя Анна готова была всех впустить в церковь, ей казалось, что полцеркви могут занять друзья и знакомые невесты, а остальная — для знакомых и друзей жениха.

Но тут она столкнулась со своей дочерью Лонни, которая в последнее время была вообще не в духе, словно злилась на кого-то. Лонни не хотела пускать в церковь всякого встречного-поперечного, которого выбрала мать.

— Теперь каждый босяк и рвань — друг и приятель, когда ключ от церкви в наших руках, — сказала она.

— Это кто же, по-твоему, босяк и рвань? — спросила мать, обиженная за своих друзей.

— А старая Сауга — кто, по-твоему? — ответила Лонни. — Торгует всяким тряпьем на вшивом рынке.