Храброе сердце

— Не я тот, кто ездит вместе с Тонтонами, — говорит она. Он поворачиваетца ко мне. — У него хватило благопристойности вернуть тебе обратно ожерелье. Ты выглядишь намного лучше. Больше похожа на себя. Мы сегодня передохнем, вечером соберем вещи и уйдем завтра на рассвете. Да перестаньте, вы все, хватит унывать. Нас ждет Большая вода впереди. Хорошая новая жизнь на хорошей новой земле и я, например, не могу дождатца, когда мы доберемся туда. Што скажите?

— Вперед, — говорит Томмо.

— Вот это дух. Мы будем рады, если ты пойдешь с нами, — говорит Лью Маив.

Она ничево не говорит. Только ложитца и отворачиваетца лицом к стене.

Лью с Томмо уходят. Осанка Лью могла сказать больше, чем любая речь. Прямо сейчас, она кричит всему миру, што он прав и точка. Его плечи такие надежные. Его руки такие уверенные.

В единственном я была уверена. Лью ошибаетца. Я не могу сказать как, зачем и почему. Но он не прав. Должен ошибатца.

Я прогуливаюсь вдоль реки. Назад и вперед, назад и вперед, протаптывая себе дорожку вдоль берега.

Джек отослал мне сердечный камень. Но у него не было времени во всей этой путанице, штобы рассказать зачем. Почему он отдал его Маив, сказал ей найти меня, отдать его мне. Я должна выяснить это.

Предположим, што Маив и Лью правы. Што он хотел вернуть мне сердечный камень, чтобы я знала, што ему теперь наплевать на меня. Даже если это было и так, выбрал бы ли он кровавое нападение на Вольных ястребов, как идеальный момент, для того штобы отдать мне камень? Хотя, может он думал, што это его единственная возможность. Но зачем тогда вообще это делать? Если тебе наплевать на кого-то и его нет поблизости, ты не должен попадать в неприятности, штобы рассказать ему об этом. Ты просто исчезнешь из его жизни. Никогда не отправишь весточки и убедишься, штобы ваши пути никогда больше не пересекались.

Мой разум пытаетца как-то подступитца к этой проблеме. Облизывает ее, вгрызаетца в нее, разрывая на части. Снова и снова пока кто-то не кричит во весь голос у меня в голове. Потом я ныряю в реку и погружаюсь все глубже пока голос не затыкаетца. И я начинаю все с самого начала.

Я просто не могу понять, што это значит. Как он дошел до того, што ездит теперь с Тонтонами. Што он теперь участвует в чем-то ужасном, таком, как нападение на Мрачные деревья.

Передо мной никогда не вставало трудных проблем. Лью куда более изобретательный мыслитель. Один из тех, кто хорошо складывает все кусочки воедино, решая трудные задачи, приходя к верным решениям. Но я не могу спрашивать у него совета. Он уже все решил по поводу характера Джека. Противный голосок внутри меня нашептывал:

Ты ничево не знаешь о нем. На самом деле.

Он вор, Авантюрист. Проходимец. Разбойник.

Воспоминание об Айке. Он стоит около Одноглазого. Он кричит: — Эй, Джек! Как ты там говоришь?

А Джек поворачиваетца и улыбаетца, этой своей кривоватой улыбкой.

— Говорю, передвигайся быстро, путешествуй налегке и никогда никому не сообщай своего настоящего имени.

Он будет играть только по своим правилам.

И тебе известно, что он никогда не говорил тебе правды.

Ко мне подходит Ауриэль и заводит опять разговор о том, што надо вернутца вновь к видениям, што опасно вот так оставлять начатое, как мы это сделали. Я говорю ей, што стала прежней собой. Она только долго смотрит на меня, а потом уходит.

В середине дня по лагерю разноситца объявление о предстоящем гулянье. Сегодня на закате будут музыка и пляски. Предполагаетца, што всему лагерю это пойдет на пользу, выпустить пар и немного повеселитца. Лилит с Мэг обещали спеть, если вспомнят подходящую песню для здешней компании.

Што за пустая трата времени. Разве што за исключением одного.

Это означает, што никто не будет мне докучать. Никто не будет болтать о опостылевшем путешествии вместе на запад, и вот меня предоставят на ночь самой себе. Они оставят меня в покое. Лью, Томмо (и наконец троекратное ура!) и Эмми.

Все утро она досаждала мне. Словно муха, от которой невозможно было отмахнутца. Вот я пытаюсь все обдумать, а она то и дело наступает мне на пятки. Высказывая свои глупые идеи и отпуская дурацкие замечания. Я думаю, а што, если Джек хотел сказать вот это, или нет, вот то? А, зачем ты входишь снова в воду, Саба? Я собираюсь стать шаманом, как Ауриэль. И она трещит целый день, если она к чертям не заткнетца, я сверну ей шею.

Я погружаюсь в обычную болтовню Эмми. Губа дрожит, подбородок трясетца, трагические глаза. Но она только улыбаетца и говорит, что рада, что я стала прежней. Затем, она быстро меняет тему разговора, говорит, што Мэг обещала научить её танцевать польку и я с тех пор её не вижу.

Итак, хвала, этому чертову празднику.

Я бросаюсь к берегу реки. Я снимаю свой сердечный камень. Поднимаю его и тот болтаетца у меня перед глазами. Он блестит на солнечном свете, молочным и холодным сиянием.