Храм

«Фоксель» оказался таким тесным и переполненным (он явно был приманкой для туристов), что им с трудом удалось туда втиснуться. Эрнст шепнул Полу, что заведение напоминает ему «Лавку древностей» Диккенса и оно безусловно было диккенсовским, хотя, подумал Пол, в большей степени все же раблезианским. Хозяином-буфетчиком был уродливый старый моряк с небритым квадратным подбородком и муссолиниевскими глазами навыкате. По-видимому, он собрал у себя в таверне целую коллекцию сувениров, привезенных из многочисленных дальних странствий. На потолке висели чучела аллигаторов, причем так низко, что Полу, даже сидя за стойкой, приходилось наклонять голову, дабы о них не удариться. К деревянным стенам, точно щиты с гербами, были прибиты затвердевшие, как кожа, летучие мыши с распростертыми крыльями. В конце стойки была изгородь из высушенной пампасной травы. Под табуретом, на котором сидел Иоахим, сжался на полу дикобраз с глазками из блестящих стеклянных бусинок. Вилли перевел Полу надписи, сделанные готическим шрифтом на пергаментных бирках. Две вспученные красновато-коричневые тыквы, «Геркулесовы гениталии», были, как гласила надпись, привезены с одноименных столпов. Каждая бирка была воплощением непристойности, и посетители то и дело громко хохотали, однако на лице старого морского волка, стоявшего за стойкой и разносившего напитки, ни разу не дрогнул ни один мускул.

Выйдя оттуда, они по боковой улочке направились обратно на Фрайхайт. Магазинные и ресторанные вывески были написаны по-китайски. Иоахим рассказал Полу о драках и поножовщине между моряками. Ходить по некоторым улицам в одиночестве было опасно. Кто-нибудь мог набросить прохожему на лицо платок, обшарить его одежду в поисках ценностей и бросить его, обобранного и избитого, а может, и умирающего, в канаве. В барах было полным-полно торговцев наркотиками. Пола все это весьма заинтриговало.

Иоахим оставил Пола и догнал Вилли, который шел немного впереди. Эрнст, шедший рядом с Полом, все говорил и говорил, как бы продолжая беседу, начатую днем в его кабинете.

— Кстати, Пол…

— Да?

— Помнишь, о чем мы говорили сегодня днем?

— Сейчас об этом вспоминать не хочется.

— Ты очень серьезно расстроил меня в конце нашего разговора, когда намекнул, что тебе, возможно, придется покинуть наш дом. Я все еще глубоко оскорблен тем, что ты это сказал.

— Мы же договорились, что я уеду послезавтра. Это дело решенное.

Мимо пробежали и скрылись в подворотне две шлюхи.

— Мы ни о чем не договаривались, Пол. Вопрос так и остался открытым. Но теперь, боюсь, я должен спросить тебя, не сможешь ли ты уехать первого августа.

Иоахим оглянулся проверить, не отстали ли они.

— Именно об этом своем намерении я тебе и сказал. Именно об этом мы и договорились.

— Я рад, что ты так спокойно воспринимаешь то, что наверняка является для тебя страшным ударом. Дело в том, что мама только что заявила мне, что первого ждет еще троих гостей, поэтому она будет хотеть, чтобы комната, в которой ты живешь…

— Вчера она мне об этом уже сказала.

Они вошли в громадный пивной зал, где оркестранты в коротких баварских кожаных штанишках аккомпанировали хору заливавшихся йодлем альпийских дев. Стены были размалеваны фресками с видами Альп и баварских озер. На противоположной стене изображенная размером в три натуральные величины корова нерешительно помотала головой, подняла хвост, уронила что-то влажное на пол и замычала. Они выпили пива и отведали нарезанной кусочками сырой репы — баварского блюда, предположил Пол. Потом они вновь вышли на улицу.

Эрнст догнал Пола и продолжил:

— …Надеялся, что некоторое время, пока я не оправлюсь от этого маленького разочарования, мы не будем принимать гостей, но, похоже, меня едва ли оградят…

— Да-да, понимаю.

— …моя мама…

Они пришли в Lokal под названием «Три звезды». Вся тамошняя обстановка состояла из грубо сколоченных деревянных столов и стульев. Заведение походило на louche[17] приходский зальчик с эстрадой в дальнем конце, на которой в исполнении бездарных музыкантов звучал джаз. Лихо отплясывали парочки. Были там некие странные юноши в женских платьях. Вращая глазами, они ходили от столика к столику и трепали мужчин по подбородку, громко и сладострастно соблазняя их непристойностями. За некоторыми столиками сидели вполне респектабельные, прилично одетые обыватели, буржуазные семейные парочки, которые, казалось, забрели туда совершенно случайно (однако наверняка у каждого из них была причина там находиться). По-видимому, не подозревая о царившей вокруг греховности, они кивали подходившим к ним попугаистым трансвеститам и с улыбкой отклоняли их похабные предложения.

Прислонясь к стене или переговариваясь возле оркестра, стояли работяги в матерчатых кепках и несколько моряков. Была в них некая странная торжественность, они как бы пребывали в иных времени и пространстве.