Храм Фортуны II

Ведь германцы по-прежнему обладали почти двукратным численным перевесом, и это следовало использовать.

Авангард римлян по команде Авла Плавтия продолжал отступать на соединение со своими. Хауки Зигштоса откатились к холмам, чтобы там собраться с силами и напасть на врага с фланга, а хатты Ульфганга поспешно формировали строй, чтобы встретить римлян лоб в лоб и продержаться, пока на помощь им из дубравы не поспеют херуски.

Легкая паника в римских рядах длилась недолго. Германик бросил в бой свою собственную тяжелую конницу, которая обошла позицию галлов и сбоку ударила по отряду Ниэлса. С другой стороны всадников окружили батавские копейщики, перекрывая им путь и не давая вырваться на простор долины. Началось избиение.

Но хатты уже успели построиться в боевой порядок. Воины уперли в землю древка своих тяжелых копий и готовы были встретить удар римлян. Их суровые напряженные лица говорили о том, что они предпочитают смерть позору поражения.

Охрипший от крика Зигштос торопливо сколачивал из своих хауков боеспособную группу, чтобы лавиной обрушиться потом с холмов.

Херман же, вскочив на лошадь, понесся к дубраве, чтобы лично повести в бой херусков, которых подбадривал воинственными воплями Сигифрид. А в Тевтобургском лесу затаились последние силы варваров — корпус Зигмирта, резерв на самый крайний случай.

Но прежде чем Херман доскакал до первых деревьев, римская армия снова двинулась вперед, топча подкованными сандалиями трупы конников Ниэлса, разбросанные на зелено-красной траве. Сам бесстрашный вождь, изрубленный мечами и исколотый копьями, остался умирать на поле битвы. Но свою задачу он выполнил — враг был задержан на несколько драгоценных минут.

Среди радостных, торжествующих криков обескровленный авангард встретился наконец со своими товарищами. Но обниматься и выражать свой восторг было особенно некогда — этим можно будет заниматься после боя. Если, конечно, Бога даруют победу.

— Авангард — в тыл! — скомандовал Публий Вителлий, прискакавший из походной ставки Германика. — Приказ командующего. Отдохните немного.

Авл Плавтий повел своих бойцов мимо колонны римлян, которая громовыми воплями выражала свое уважение к проявленному ими мужеству.

— Ничего, ребята! — слышались крики. — Сейчас мы им покажем!

— Попомнят нас, сукины дети!

— Вы здорово потрудились, теперь наша очередь!

А солдаты Плавтия устало улыбались и благодарили добрых Богов за чудесное спасение.

Но не все пошли отдыхать.

Бледный окровавленный Гортерикс решительно стал в ряды галлов из передового отряда, слегка потрепанного конницей Ниэлса, и огляделся, выискивая взглядом рыжую бороду Гнея Домиция.

Но Агенобарба не было видно — он находился при штабе, по приказу Германика, чтобы в нужный момент возглавить корпус бельгийской пехоты, которому отводилась особая роль.

— Вперед марш! — раздалась команда.

Римский носорог снова наклонил голову и устремился вперед, грозно сопя и роя копытами землю.

И да помогут Боги тому, кто осмелится преградить ему путь...

* * *

По приказу Публия Вителлия, который принял командование передовым отрядом, галлы и батавы, разделившись на два потока, быстро двинулись вперед, чтобы взять в клещи застывших на равнине хаттов Ульфганга; со стороны холмов их прикрывала конница, страхуя от возможного нападения воинов Зигштоса.

А четыре римских кадровых легиона мерным шагом маршировали прямо на врага.

Не доходя тридцать — сорок шагов, легионеры по команде метнули свои острые пиллумы, которые дождем обрушились на первые ряды варваров. Германцы чуть дрогнули, но не попятились.

Ответить римлянам они не могли — разбросали уже свои дротики, когда атаковали авангард Авла Плавтия. Теперь хатты хотели навязать ближний бой и использовать свое численное преимущество.

Легионы, выстроенные в массированные колонны, продолжали сближаться с противником. Порядки их были сформированы по всем правилам римского военного искусства: первой шла легкая пехота, потом — тяжелая, третий же эшелон состоял из триариев — старых, опытных, закаленных воинов, ветеранов многих сражений.

Им редко приходилось вступать в бой — обычно хватало и первого удара. Но уже один их грозный вид устрашал врага, а хладнокровие и авторитет придавали смелости молодежи.

«Дело дошло до триариев», — говорили римляне, если что-то уж слишком затянулось. И эта поговорка полностью отвечала действительности. Триарии составляли костяк армии, ее хребет.

Расстояние между легионерами и хаттами стремительно сокращалось. Когда противников разделяли всего десять шагов, прозвучала резкая команда офицеров. Солдаты вскинули копья, выставили вперед щиты и перешли на бег. Казалось, красно-коричневая, отсвечивающая медью, могучая река катится по долине, заливая все на своем пути.

— Барра! — оглушительно гремел боевой клич римских легионеров.

Послышался грохот и лязг, дикие крики и стоны, топот ног и грозный гул — две армии встретились.

Несмотря на свою отчаянную решимость стоять до последнего, хатты не выдержали напора, да и объективно не могли этого сделать. Десять секунд, двадцать, тридцать...